Григорий Белых - Дом веселых нищих

— Зачем?

Роман рассказал историю долга. Колька внимательно выслушал его. Рубль Роман получил.

— Отдай долг и больше не бери, — сказал Колька. — А с Крякиным поменьше дружи: он пройдоха.

— Ладно, — сказал Роман. — Завтра отдам — и к черту.

Пришла мать. Отужинали и легли спать. Мать задула лампу, оставив одну лампадку у иконы. Роман, подождав немного, перебрался к брату и, закутавшись в одеяло, прижался к нему.

А Колька стал шепотом рассказывать о том, как выехали на разведку три казака и встретили немецкий разъезд. Были то «уланы смерти». Два казака испугались и ускакали, а третий кинулся на немцев и начал стрелять, рубить, колоть. Четырнадцать человек изрубил.

— И все один?

— Один. Этот казак сейчас в Петрограде, лечится. Звать его Козьма Крючков. А то вот недавно из одной гимназии две девчонки на войну убежали, в разведку ходили и тоже отличились. Сейчас легко отличиться. Приехал на фронт, примазался к солдатам — и готово. Вот и мне хочется на войну, — задумался Колька.

— А возьмут?

— Возьмут, — уверенно сказал Колька. — В разведчики возьмут, они теперь нужны дозарезу. Для разведчика чем меньше рост, тем лучше.

— А меня возьмут?

— Ну, нет, ты не годишься, — засмеялся Колька.

Потом Колька рассказывал о немецком генерале, который проиграл сражение из-за соринки, попавшей в глаз. Сначала Роман внимательно слушал, потом шепот брата стал сливаться с тиканьем часов, с храпом, с сонным бормотаньем бабушки. И вот все поплыло, завертелось, из-под кровати вырос усатый генерал огромного роста в каске. Генерал тер обеими руками глаза и, плача, ругался:

— Доннер-веттер!

Был он похож на Женьку.

Едва Роман переступил порог класса, как град «ударов, тычков и пощечин обрушился на него. Кто-то завыл от восторга, кто-то крикнул:

— Бей его!

От боли и неожиданности Роман присел, но, тотчас догадавшись, в чем дело, с необыкновенной поспешностью повернулся и, прежде чем нападавшие успели принять меры, выскочил из класса, пробежал коридор и очутился на дворе. На бегу, ощупав голову, сообразил: ранцами пустыми били. Здорово! Покрыть хотели целым классом.

У ворот Роман дождался Крякина. Крякин, прищурившись, внимательно выслушал его и, зевнув, сказал:

— Не люблю драться. Черт с ними!

— Как же черт с ними? — возмутился Роман.

— Сейчас придем, они опять бить будут.

— А мы подождем до начала уроков: при Гликеше не тронут.

— А потом?

— А потом придумаем что-нибудь.

Так и сделали. В школу пришли, когда класс встал на молитву. Появление друзей было встречено сдержанными смешками, но больше ничего не случилось.

Начались уроки.

Крякин, обернувшись, вдруг прошептал спокойно:

— На большой перемене бить нас будут.

Тон у Крякина был такой, словно он сообщил, что их будут угощать пирожными. Сдерживая злость, Роман спросил:

— А мы что же будем делать?

— Придумаем, — ответил Крякин. На последнем уроке он шепнул Роману:

— Дураки они. Кто же пустыми ранцами дерется? Набей-ка свой книгами поплотнее: ранец у тебя тяжелый, — как стукнешь, так сразу с ног долой.

— А ты драться собираешься? — с ужасом спросил Роман.

Крякин кивнул головой.

— Со всем классом?

— Наплевать. Только меня слушай. Если драться умеючи, весь класс разгромим.

Урок подходил к концу. Стрелки классных часов незаметно подвигались к двенадцати, и чем ближе подходила перемена, тем беспокойнее становилось в классе. Все ерзали на своих местах. Роман, чуть пригнувшись, набивал ранец книгами.

За минуту до звонка класс беспокойно загудел. Зелинский, как будто невзначай, громко сказал:

— Из класса не выпускать.

Кто-то зловеще захихикал. Роман вздрогнул и сжал губы.

— Они рассчитывают, что мы удирать будем, — зашептал Крякин. — Вот и поднесем сюрприз.

Роман кивнул головой и, стиснув побелевшие губы, впился в стрелку часов.

«Умирать — так умирать», — подумал он.

Ровно двенадцать.

В классе стало тихо. Сперва в часах что-то захрипело, потом медленный звон возвестил о конце урока. Учительница, чувствуя что-то неладное, оглядела класс, но, кроме застывших в ожидании лиц, ничего не заметила и, собрав книги, ушла.

У дверей по сигналу Зелинского уже собралась кучка ребят. Дверь за учительницей закрылась, и тотчас взгляды всего класса устремились на двух компаньонов. Тут Крякин быстро вскочил с парты и взмахнул ранцем.

Треск и крик. Кто-то свалился. Роман проворно прыгнул в проход между партами и замахал тяжелым ранцем. Первый удар пришелся худенькому рябому ученику Халюпину

Халюпин икнул и мгновенно без крика исчез под партой.

Нападение было неожиданно и быстро. Роман и Крякин вывели из строя сразу несколько человек. Раздумывать было некогда. Четыре дружных руки сыпали удары направо и налево. Класс всполошился. Началась паника. Кто-то уже плакал. Стоявшие у дверей кинулись к месту побоища.

— На парты! — крикнул Зелинский. — Бей сверху!

Кто-то, вскочив на парту, треснул Романа по голове. В глазах сразу позеленело. Дальше стало хуже. Удары градом посыпались сверху. Все дрались ранцами. Мешали друг другу, толкались и лупили как попало.

Роман бил уже не глядя, зажмурившись от боли.

В шуме сражения не сразу заметили, как дверь класса открылась и вошла Гликерия Петровна. Мигом окинув картину боя, она, как на крыльях, порхнула через класс к месту сражения, но ученики уже рассыпались по местам. Только Крякин, стоя на парте, все еще размахивал ранцем да сидевший на полу Роман, вылупив глаза, глядел на учительницу и растирал обеими руками голову.

Гликерия Петровна некоторое время грозно сверкала глазами, затем крикнула:

— На три часа после уроков!

Уроки окончены. Класс сразу пустеет. Товарищи шумят в коридоре, надевая пальто и собираясь разойтись по домам. Хлопает выходная дверь. Крики становятся тише. Вот зачем-то худенький Халюпин забегает на минуту в класс. Он роется в своей парте и выскакивает снова, на прощанье показав Роману язык. Реже хлопает дверь. В последний раз она закрывается с оглушительным треском. Сразу наступает могильная тишина. Роман и Крякин некоторое время молчат, прислушиваясь к незнакомой тишине и оглядывая опустевший класс.

В классе пасмурно. С улицы смотрит серый день. Крякин поднимает голову и, прищурившись, долго глядит на часы.

— Половина третьего, — говорит он.

Роман сердит. Он злобно бормочет:

— Посиди до пяти, тогда узнаешь. Затеет всегда, а потом отдувайся за него.

— Дурак! — фыркнул Крякин. — А лучше бы, если б нас избили?

— Иди к черту!

— Сам пошел туда. Вперед рубль отдай, а потом ругайся.

Роман вскакивает как ужаленный. Никогда еще не хотел он так отвязаться от долга, как сейчас. И он отвяжется сейчас. Слава богу! Колькин рубль при нем.