Константин Гамсахурдиа - Десница великого мастера

Царь сдержал улыбку. Рыбья Корова немного знала по-гречески. Она испугалась, что теперь рухнут ее планы. Скоро приедет царевич Баграт, и царь с царицей отбудут в Византию. Когда они подошли к оленьему загону, катепан опять оживился…

«Теперь он изведет меня расспросами об оленях», — подумал царь и хотел уйти, но заметил Шорену, молча стоявшую рядом с Гурандухт.

Вдова Колонкелидзе тут же оставила царя вдвоем с Шореной. Георгий чувствовал, что его любовь к Шорене росла с каждым днем. Циничный с женщинами, он почему-то боялся Шорены, волновался и заикался, беседуя с ней.

Выпитое за обедом вино придало ему смелости.

— Почему ты скучна, роза Экбатаны? — обратился он к Шорене.

Девушку не тронул комплимент царя, она безмолвно опустила голову.

Царь приписал ее молчание стыдливости.

— Может быть, ты грустишь о Небиере?

Шорена хотела ответить, что у нее много горя и помимо Небиеры, но предпочла опять смолчать.

— Если ты исполнишь мое желание, Шорена, я сегодня же прикажу главному ловчему поймать твою Небиеру! — сказал ласково царь.

— Что вам угодно от меня, государь? — почти сердито ответила Шорена и печально посмотрела на оленей.

— Хочу твоей любви! — ответил он.

— Я думаю, вам довольно и того, что вы у меня уже отняли, государь. Отца моего вы лишили света, меня — свободы. А мое сердце… Оно принадлежит другому…

Царь смутился, пожелал немедленно же узнать, кто этот «другой». Чиабера и Гиршела не было в живых, кто же еще мог соперничать с ним? К счастью для Шорены, к ней подошла Рыбья Корова и завела разговор об оленях. Царь извинился перед дамами и вернулся к Касавиле.

Катепан попросил Фарсмана показать ему замечательную царскую собаку Куршай. Куршай с пустыми, высосанными сосками беззаботно лежала. Трое ее щенков возились с тремя волчатами. Касавила поразился, увидев ласки щенков и волчат. Фарсман пояснил:

— Этих волчат я посадил к Куршай, чтобы она их выкормила.

После освящения Светицховели и объявления Арсакидзе великим строителем Фарсман еще больше возненавидел своего соперника. Подойдя к одиноко идущему царю, он с улыбкой шепнул ему:

— Эти щенки и волчата — молочные братья и сестры, государь.

Георгий понял, что Фарсман намекает на что-то более важное.

— Говори прямо, старик! Что ты хочешь сказать?

— Я решил никогда не говорить тебе правды ни прямо, ни обиняком, государь, так как во дворце еще много подсвечников.

— Клянусь памятью матери, я больше не накажу тебя за правду!

Все знали, что царь никогда не клянется напрасно памятью матери.

— Я ведь докладывал тебе, государь, что вазиры твои — трусы. Они предпочитают говорить тебе лишь приятное, а неприятное остается на долю «вора подсвечников».

Георгий схватил за локоть Фарсмана и пошел быстрее, чтобы их не нагнал Касавила.

— Напрасно ты, царь, задумал жениться на Шорене, весь двор знает, что она любовница Арсакидзе, но никто не осмеливается сказать тебе об этом.

Георгий содрогнулся. Опять этот Арсакидзе встает ему поперек дороги. Загордился мастер… После освящения храма Мелхиседек имел с ним беседу, и царю уже донесли о ее содержании. Печалился великий мастер, что царь не думает об объединении Грузии, оставляет в руках сарацин Тбилиси, больше занят охотой, чем делами царства. Арсакидзе даже сказал что-то о бедствующем народе. Лазутчик не расслышал как следует, что именно он говорил, но будто бы упоминал что-то об обязанностях царя и о том, что народ хочет жить в мире и единстве… «Он вздумал меня учить», — вскипел тогда царь. Но решил подождать — может быть, даже поговорить с мастером. И вот теперь — Шорена!

— Слушай, Фарсман, если ты дорожишь головой, то ты сам же и принесешь мне. доказательства.

— Во время землетрясения ты находился в Уплисци-хе, государь. Преследование оленя было устроено только для вида, на самом же деле Арсакидзе в тот день похитил. Шорену -хорошо, что аланы задержали их на пховской земле. Давно уже выздоровел царский зодчий. Бальзамы Турманидзе очень помогли ему. Но он все еще продолжает лежать в постели: это предлог для того, чтобы дочь Колонкелидзе приходила к нему на свидания.

Царь побледнел.

— Не думаю, чтобы этот лаз мог соперничать со мной.

— Соперничать с тобой?-улыбнулся Фарсман. — Да он соперничает не только с царями, Я заходил к нему на следующий день после землетрясения, думал, что он болен, и хотел навестить его, но он бежал тогда в Пхови, и я не застал его дома. Зато я видел у него написанную им картину: она изображает борьбу Иакова с богом. Так вот у того бога глаза Мелхиседека, а Иаков похож на самого художника. Но это еще не все, государь! Он нарисовал Шорену, дочь эристава. Она стоит в поле, покрытом маками, на плечах у нее сидят дикие голуби, у ног лежат два медведя -один медового цвета, другой каштанового. Каштановый очень напоминает покойного Гиршела, владетеля Квелисцихе, а кто другой медведь, ты, наверное, догадываешься, государь!

Георгию это показалось убедительным.

— Если этих доказательств тебе мало, то у меня есть неоспоримые сведения о том, что по субботам Шорена приходит к нему ночью, и если обыскать хорошенько дом Рати, то наблюдательный глаз может обнаружить там и другие доказательства…

Царь хотел расспросить еще о чем-то Фарсмана, но Рыбья Корова и катепан помешали им.

Кесарь Василий, почувствовав приближение смерти, отпустил в Грузию почетного заложника — сына Георгия Баграта, в сопровождении катепана Докиана и большой свиты.

Наследник византийского престола Константин, брат Василия, жил вне дворца. Кесарь Василий написал ему, приглашая его к себе, но вельможи скрыли это послание.

Кесарь несколько раз повторил приказ — Константину явиться во дворец, но ответа не получал. Тогда он велел оседлать коня и сам поехал искать наследника престола.

Вельможи знали, что Константин пировал в тот день с блудницами в Никее. Когда разгневанный Василий показался на улицах Византиона, народ укрылся в подвалах, а перепуганные вельможи послали скороходов и привезли Константина во дворец.

Василий провел пьяного брата в Хризотриклинскую золотую залу, посадил его на трон, надел на него свои красные сапоги, возложил на голову венец, а потом повалился ему в ноги — поклонился новому кесарю Константину IX.

Новый кесарь на той же неделе послал погоню за катепаном и Багратом. Скороходы нагнали их у границы Тао и передали катепану Докиану послание.

«Волей всевышнего скончался блаженный кесарь Василий, брат мой, — извещал император Константин, — и если Баграт, сын Георгия, царя Абхазии и Грузии, находится еще в пределах наших владений, верните его, и пусть он предстанет перед нами».