Кан Кикути - Портрет дамы с жемчугами

Рурико представила себе, как в их дом ворвутся судебные исполнители, станут описывать и опечатывать имущество, и ой показалось, что жизнь утратила всякий смысл. Прошло полчаса, прошел час, а Рурико с отцом так и сидели молча, охваченные отчаянием.

В этот момент в дом Карасавы явился гость, неизвестно кем посланный – богом или дьяволом.

Это был Киносита – старый знакомый отца, точнее даже, но знакомый, а ученик па политическом поприще. Когда в Японии был образован первый чисто партийный кабинет, отец получил в нем портфель министра юстиции, правда, всего на полтора месяца, и сделал Киноситу своим секретарем. После этого отец долго еще покровительствовал Киносите, считая его своей правой рукой. Но по мере того, как отец беднел и вскоре утратил возможность материально поддерживать своих сторонников, Киносита постепенно отдалился от пего.

И вот сегодня отец обрадовался старому знакомому, как радуется утопающий соломинке.

Киносита был одет с иголочки и нисколько не походил на того скромного, с виду нуждающегося человека, который приходил к отцу в мае нынешнего года.

– Ну, что новенького? Как жизнь? – спросил Отец, почувствовав облегчение, и с улыбкой вошел в гостиную.

– Благодарю вас, вашими молитвами… За последнее время я приобрел некоторую самостоятельность и, вот увидите, ваше превосходительство, годика через два сумею отблагодарить вас за оказанную мне в свое время поддержку. Разумеется, благодарность моя будет равна десятитысячной доле того, что вы для меня сделали! – И Киносита, очень довольный, рассмеялся.

Отцу, вообще не терпевшему лести, сегодня такие слова были даже приятны.

– Вот как! – воскликнул он. – Дела ваши, я смотрю, идут отлично! А я по-прежнему беден и этим причинил немало горя собственной дочери. – Тут отец бросил виноватый взгляд на Рурико, которая как раз принесла гостю чай.

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство! Фортуна и к вам непременно повернется лицом! Только немного терпения! В газетах часто появляются заметки о том, что в новом кабинете большинство мест получат члены Верхней палаты фракции N. Таким образом, вы, ваше превосходительство, бесспорный кандидат на министерский портфель. Было бы вопиющей несправедливостью не оценить должным образом вашу многолетнюю безупречную деятельность. Должен признаться, что стоит мне увидеть вас в бедственном положении, как я начинаю роптать на судьбу, которая так к вам немилостива. Сегодня же я пришел к вам с маленькой просьбой… – С этими словами Киносита встал и направился к двери, чтобы взять завернутый в платок футляр, поставленный им прямо на пол. Нетрудно было догадаться, что это старинное японское панно.

– Дело в том, что я хотел просить вас, ваше превосходительство, от имени моего друга оценить это панно. На добросовестность антиквара трудно положиться, поэтому я и пришел к вам.

Барон был истинным ценителем старинной живописи, а не просто любителем, особенно китайских живописцев Северной и Южной школ. Но сейчас ему было не до живописи, и он равнодушно спросил:

– Что это за вещь?

– Это пейзаж Ся Гуя [13].

– Вздор! – пренебрежительно произнес барон. – Как могла подобная вещь попасть к вам в руки! Да и по размеру она чересчур велика… Унесли бы вы ее лучше сразу. Представляю, что это за картина. – И отец расхохотался.

Почесывая затылок, гость смущенно сказал:

– Не смею возражать вам, ваше превосходительство, но очень прошу вас для успокоения моей совести взглянуть на картину. Я тоже сомневаюсь в ее подлинности. Но ведь если человек считает вещь ценной, ему нелегко убедиться в том, что он заблуждается.

Отцу неудобно было отказать, и он сказал:

– Хорошо, я посмотрю, только не сегодня, заходите в другой раз.

– Да, конечно! Я вовсе не собираюсь докучать вам. Могу оставить картину у вас на месяц или даже на два. На досуге, когда у вас будет желание, посмотрите ее. -

– Но если это и в самом деле пейзаж Ся Гуя и с ним что-нибудь случится, я буду отвечать. Впрочем, не думаю, чтобы в ваши руки попала такая ценная картина! – И отец рассмеялся.

– Я совершенно спокоен. Оставить картину в доме вашего превосходительства – все равно что сдать ее на хранение в банк «Нихон». Если владелец картины услышит из уст вашего превосходительства, что это подделка, то у него не останется на этот счет ни малейших сомнений.

Киносита, видимо, убедил отца, и, хотя тот никак не выразил своего согласия, картина осталась в доме.

После этого Киносита завел разговор о политике, и отец равнодушно ему поддакивал. Наконец гость поднялся и стал прощаться. Отец вышел в переднюю проводить его и спросил:

– Когда вы намерены прийти за картиной? Этот вопрос, видимо, все же беспокоил отца.

– Как только посмотрите ее, но откажите в любезности сообщить мне письмом. Только это не к спеху!

После ухода Киноситы отец позвал Рурико и сказал:

– Унеси это в мою комнату и положи в шкаф.

Но когда Рурико ужо взяла футляр в руки, остановил ее:

– Пожалуй, надо посмотреть, хотя наперед знаю, что это подделка!

Отец взял у Рурико футляр и осторожно вынул из него картину шириной больше метра.

– Повесь ее па стену, Рури-сан. Можно вон на то панно!

Рурико повесила картину па пожелтевшее панно с автографом глубоко чтимого отцом патриота эпохи реформ Мэйдзи – Кумои Тацуо – и стала осторожно ее развертывать.

Сначала появились высокие горы, за ними неясные очертания редкого леса и одинокая тропинка, которая, причудливо извиваясь, убегала вдаль. Тропинку пересекал маленький ручеек с переброшенным через него мостиком. По мостику верхом на молодом бычке ехал пастушок с рожком. Близился вечер: легкий туман постепенно окутывал горы и лес. От картины веяло безмятежной тишиной, нарушаемой, казалось, лишь унылыми звуками пастушеского рожка.

Отец в немом восхищении смотрел на развертывающееся перед ним полотно, не в силах оторвать от него взор, потом сказал проникновенно:

– Поразительно! Это гораздо лучше картины Ся Гуя «Ли Бо [14]любуется водопадом», которую недавно продали на аукционе в доме маркиза Датэ за баснословную сумму – девяносто пять тысяч иен. – Глаза у отца лихорадочно блестели. – Странно, откуда взял Киносита эту великолепную картину?

Его восхищение передалось Рурико.

– Неужели это такая ценность? – спросила она.