Кан Кикути - Портрет дамы с жемчугами

– Рурико-сан, умоляю вас, станьте моей женой. Неужели чистосердечным раскаянием нельзя освятить наш греховный брак?! Чтобы очистить и освятить его, я готов пожертвовать своим капиталом, всей своей жизнью! Я пойду на любые жертвы, только бы заслужить ваше доверие! В первый раз после свадьбы я почувствовал себя настоящим счастливцем, Когда вышел сегодня из автомобиля и увидел вас. Вы обрадовались мне, и ваша радость не была притворной. Но когда я подумал о том, что вы ждали меня не как любимого мужа, а как сильного мужчину, способного помочь вам в эту страшную ураганную ночь, меня снова охватило отчаяние. Позвольте же мне загладить свою вину перед вами. Забудьте обо всех наших размолвках! Я знаю, что это замужество было для вас настоящим несчастьем, но вы дали на него согласие, и теперь в обществе все считают вас женой Сёды Сёхэя, ведь правда никому неизвестна. К тому же, раз так случилось, быть может, наш брак предопределен самой судьбой?

Глаза Сёхэя лихорадочно блестели.

Такая неподдельная искренность тронула Рурико, но рассудок помешал откликнуться на порыв Сёды.

«Это не он оказался слабым, а ты сама начинаешь терять силы, – говорил рассудок. – Разве ты забыла, что должна не только отомстить за себя, а еще и наказать его в интересах общества. Неужели, тронутая его минутным раскаянием, ты откажешься от своего решения? Ведь может статься, что он лишь на словах признал себя побежденным и сделал это только для того, чтобы овладеть твоим телом. Протяни ему руку, и ты не заметишь, как он увлечет тебя в грязь. Остерегайся! Его чувственные излияния не менее опасны, чем его грубая сила. Льстя твоей гордости, враг не только не сдается, но готовится восторжествовать над тобою. Слаб не враг, а ты сама!» Рассудок постепенно одерживал в Рурико верх над чувством. Она словно пробудилась ото сна и, вскинув голову, воскликнула:

– Ах, что это вы говорите! Ведь с самого начала я вполне искренне решила стать вашей женой! – И Рурико холодно улыбнулась.

– Почему вы не желаете понять меня? – теряя надежду, воскликнул Сёхэй. – Никак не можете забыть, что я виноват перед вами?! Вы превратили меня и Кацухико в послушных марионеток и хотите замучить меня до смерти. Ладно, поступайте, как вам угодно. Но если и впредь вы намерены считать меня своим врагом, я буду действовать соответствующим образом. Я на коленях молил вас о прощении, но вы по-прежнему меня отталкиваете.

Сёхэй выпил уже около двух литров и смотрел на Рурико помутневшими от сакэ глазами, готовый в любую минуту ринуться в наступление.

Но если тронутая лаской Рурико еще могла дрогнуть, то перед грубым вызовом противника она не отступила бы ни на шаг. Теперь она ни минуты не сомневалась, что раскаяние Сёхэя было ничем иным, как ловушкой.

– Отчего же, – ответила Рурико, – я вполне понимаю вас. – И она мило улыбнулась, без труда обезоружив противника.

– А-а! – воскликнул Сёхэй. – Опять эта улыбка, чарующая и в то же время оскорбительная. Вначале она приносила мне радость, но потом я понял, что за этой улыбкой кроются ненависть и презрение ко мне. Я не могу больше ее выносить, она ранит мне сердце! Эта улыбка окончательно сведет меня с ума! И не только меня, а и моего глупого Кацухико.

Сёхэй все больше и больше пьянел, глаза его странно блестели, жесты стали какими-то беспорядочными, он словно безумный не отрываясь смотрел на Рурико.

Точно обрушив все свои силы на маленькую деревушку, ветер и дождь свирепствовали с прежней яростью. Но Рурико и Сёхэй в своем поединке, казалось, совершенно забыли о буре.

– Вы знаете поговорку: черт во мраке рождает сомнение? Она вполне применима к вам. Вы мне не верите, поэтому даже моя улыбка кажется вам улыбкой вампира!

Рурико продолжала улыбаться, а Сёхэй, глядя на нее, дергался всем телом.

– Ваша улыбка граничит с наглостью. Это вы мне не верите, вы попираете мое достоинство, забыв о том, что и у меня есть душа! Хорошо! Раз я, по-вашему, не человек, а зверь, то и поступлю с вами соответствующим образом!

В глазах Сёхэя сверкнул зловещий огонек.

– Да, у меня единственный выход – овладеть вами силой!

С этими словами Сёхэй встал со своего места и, словно медведь, приготовился к схватке. В тот же миг встала и Рурико. Сёхэй покачнулся, едва не упал и, не сводя с Рурико тяжелого взгляда, начал медленно приближаться к ней. Хрупкая Рурико побелела. Ее била дрожь. Но она нисколько не растерялась, лишь решительно сдвинула свои красивые брови.

В это время ветер пригнал еще тучи, и дождь превратился в ливень.

Близилась полночь. Служанки, видимо, задремали: из кухни не доносилось ни единого звука. Сёхэй и Рурико молча стояли, злобно глядя друг на друга, готовые вступить в схватку, словно ветер с дождем. Единственным оружием Рурико, сдерживавшим врага, были ее врожденное благородство и чувство собственного достоинства, которые сквозили в каждом ее жесте. Но этого оружия хватило ненадолго. Взгляд Сёхэя, как и весь его облик, становился все ужаснее, все страшнее. Он снова направился к Рурико. Рурико отступила. Нервы ее были натянуты как струна.

«Я не ошиблась, – думала Рурико. – Его раскаяние не что иное, как ловушка. Видя, что мольбы его не возымели действия, он прибег к грубому насилию». Возникшее было у Рурико расположение к Сёхэю улетучилось, как дым, оставив лишь горький осадок. «Пусть только посмеет коснуться меня!»

Непоколебимая решимость защищаться до конца сделала нежное сердце Рурико твердым, как железо. Но одного ее мужества было недостаточно, чтобы справиться с физически сильным Сёхэем. Все время пятясь, Рурико не заметила, как оказалась загнанной в угол. Рядом была стеклянная дверь на улицу – единственная возможность ускользнуть от Сёхэя. Тут они и остановились друг против друга, один – готовясь к нападению, другая – к защите.

Буря продолжала свирепствовать. Волны с грохотом обрушивались на берег.

– Что вы делаете! – крикнула Рурико, когда Сёхэй потянулся к ней своей сильной рукой.

– Что хочу, то и делаю! Муж вправе распоряжаться женой! Он властен не только над ее телом, но и над ее жизнью!

С этими словами Сёхэй попытался схватить Рурико за плечо. Но Рурико ловко отскочила в сторону, и Сёхэй, основательно захмелевший, едва удержался на ногах.