Кан Кикути - Портрет дамы с жемчугами

– Ну вот, опять вы читаете мне нравоучения, хотя только что раскаялись в этом! – Госпожа Рурико усмехнулась. – Кто-то сказал, точно не помню кто, что жить так, как хочется, не эгоизм, эгоизм – это учить жить другого. Вот вы, например, классический пример эгоизма. Допустим, что брат Аоки Дзюна питает ко мне симпатию и в этом видит смысл своей жизни. Зачем же вам беспокоиться о совершенно постороннем для вас человеке? И если даже он пожертвует ради меня своей жизнью, разве опять-таки это не его личное дело?

И госпожа Рурико посмотрела на Синъитиро взглядом, исключавшим всякие уступки и компромиссы.

– Вот с этим я никогда не согласился бы.

– Просто у нас с вами разные точки зрения. Но я вправе жить собственным умом! – сказала Рурико, явно стремясь поскорее закончить этот затянувшийся спор.

– Возможно, вы правы. Но в таком случае и я могу отстаивать свои взгляды и, разумеется, приложу все силы, чтобы спасти брата Аоки Дзюна от грозящей ему опасности. Это я считаю своим священным долгом перед памятью Аоки Дзюна.

– Как вам будет угодно! – холодно произнесла госпожа Рурико. – Боюсь только, что младший Аоки-сан воспримет вашу заботу о нем как зло. Но вас не переубедишь, поэтому я с наслаждением буду следить за тем, как развертываются события. Посмотрим, охладят ли его пыл ваши предостережения. – Госпожа Рурико надменно рассмеялась.

Если госпожу Рурико можно было сравнить с подсолнухом, гордо поднявшим голову под лучами яркого солнца, то совсем юная, скромная Минако, которую вряд ли заметил читатель, походила на маленький комнатный цветок, довольствующийся небольшим клочком земли в цветочном горшке. Минако потеряла отца, когда ей было шестнадцать лет. Теперь ей исполнилось восемнадцать. От круглого личика с прозрачной кожей веяло чистотой и наивностью. Легкомысленная с мужчинами госпожа Рурико по-матерински любила Минако и относилась к ней нежно, как к сестре. В свою очередь, Минако глубоко уважала свою молодую мачеху. Кацухико после ночного происшествия на даче в Хаяме по настоянию полиции был посажен там под замок в одну из комнат. Минако оказалась совсем одинокой и всем своим тоскующим сердцем потянулась к заменившей ей мать Рурико. Забыв о печальных событиях, они привязались друг к другу, как сестры. После смерти мужа Рурико осталась в его доме лишь из любви к Минако, из желания оберегать эту милую девушку, а также сохранить имущество, которое она должна была унаследовать.

Рурико хотела, чтобы Минако всегда оставалась чистой и скромной, как и подобает женщине, и все время думала о ее воспитании. Рурико не пускала Минако в свой салон, где собирались одни мужчины, липнувшие к Рурико, словно мухи. Поэтому ни с кем из них, даже с завсегдатаями, Минако не была знакома. А если наталкивалась на них у ворот, приветствовала легким поклоном. Пока Рурико по воскресным дням блистала, как королева, в своем великолепном салоне, Минако проводила время в своей комнате, устроенной в чисто японском стиле, которая находилась в отдельном помещении, играя на кото [52]или изучая со своими любимыми служанками искусство размещения цветов в цветочных вазах. Иногда до ее комнаты доносился веселый мужской смех, но он не трогал сердца Минако. Служанки с укоризной говорили:

– Ах, как там весело! Что ж, только в молодости и веселиться!

Иногда, стараясь заслужить расположение Минако, они начинали жалеть ее, что она, такая юная, скучает в одиночестве.

Тогда Минако их отчитывала.

Случалось, если воскресенье выдавалось солнечным и ясным, Минако брала автомобиль и вместе со служанкой отправлялась на кладбище в Аояму, где были похоронены ее родители. Там, гуляя подле памятника, она погружалась в воспоминания детства и проводила иногда на кладбище час, а то и больше.

Наступило последнее воскресенье июня, как раз годовщина смерти матери Минако, и та, как обычно, отправилась со служанкой на кладбище. День выдался жаркий и солнечный. Кладбище окружала живая ярко-зеленая ограда из криптомерии. Держа в руке красивые белые лилии, Минако медленно приближалась к могиле родителей.

В этот день на кладбище пришло множество людей. В углубления, высеченные у самого основания памятников, была налита свежая вода, клубился легкий дымок ладана. Навстречу Минако попалась молодая женщина с маленькими детьми и пожилая, благородного вида дама – обе, видимо, вдовы.

Участок на кладбище, принадлежавший семье Сёды, находился недалеко от могилы известного генерала Н. Когда умерла мать Минако, вместе с мужем терпеливо сносившая все тяготы жизни и так и не дождавшаяся счастливого дня, Сёхэй, чтя ее память, купил обширный участок на кладбище и поставил богатый памятник, не подозревая, что так скоро окажется рядом с ней. О богатстве отца говорила красивая железная ограда вокруг могилы и памятник чуть ли не в десять футов, возвышавшийся над всеми остальными.

Пока служанка ходила за водой для цветов, Минако, неподвижно сидя на корточках перед памятником, вспоминала дорогие для нее образы. Ее отца в обществе не любили, превратив его, как и остальных нуворишей, в мишень для постоянных нападок. Но отцом он был нежным, и никто не мог заменить его Минако. При воспоминании о родителях по щекам Минако покатились крупные слезы.

Когда служанка вернулась, Минако сменила воду в бамбуковых вазах, стоявших по обеим сторонам памятника, и поставила в них свежие с дурманящим ароматом лилии. Ей казалось, что родители, улыбаясь, смотрят на нее с неба, что забота об их могилах очищает ей душу.

Поставив цветы, Минако снова опустилась на корточки и стала молиться за упокой души умерших. Подул легкий ветерок.

– Какой ясный нынче день, – сказала наконец Минако, вставая и обернувшись к служанке.

– Да, на небе ни облачка, – отвечала служанка, глядя вверх и щурясь от солнца.

– Есть одно, – весело возразила Минако, тоже подняв голову. – Вон оно, посмотрите, совсем как белая черточка. – Замеченное Минако крохотное облачко было и в самом деле единственным на невозмутимой голубизне неба. – Такая хорошая погода, давайте пойдем домой пешком! – С этими словами Минако направилась к выходу.

Обычно они шли прямо к трамвайной остановке на Аояма-сантёмэ. Но в этот день решили еще немного побродить по чисто убранному кладбищу.

У одного из памятников они заметили девушку с юношей, должно быть, брата и сестру. Минако с любопытством на них посмотрела. Юноше, одетому в светлое шелковое кимоно, хакама и соломенную шляпу, было года двадцать три. От всей его стройной фигуры веяло изяществом и благородством. Сестре было не больше пятнадцати. В своем зеленоватом с полосками дорогом шелковом кимоно и в коричневой кашемировой юбке она выглядела очень эффектно на фоне белого памятника.