Наталия Осс - Антиглянец

То, что было позором – для мамы, меня, для Канторовича, – здесь расценивалось как доблесть. Вот так, я жила в мире перевернутых ценностей и, упав вниз, оказалась наверху.

– А у него какой? Ну, ты понимаешь… Хорошо трахается? Ведерникова сказала, что она вас познакомила, – Лия меня обнимала, трогала. Тоже хочет подцепить молекулы звезды?

– Не надо мне про Ведерникову, ладно? – Я села и закрылась бумажками.

– Ален, ты чего? – Островская насупилась.

– Ничего, машину разбила.

– А… А сама?

– Сама в порядке.

Девицы упорхнули сплетничать и пить чаи.

Начальства не было. Кроме меня. Но меня тоже больше не было.

Подошла Вера, погладила меня по плечу:

– Держись, все будет хорошо!

Волкова приехала после обеда.

– Борисова, ко мне! – к ноге, надо было сказать. Я подняла на нее глаза…

Она тут же поправилась:

– Зайдите ко мне, Алена!

Молодец, а то я могу и укусить.

Потащилась к Волковой.

– Алена, всех отправляйте в отпуск на месяц! Объявляем технологический перерыв, – только сейчас я заметила, что она выглядит хуже меня. И одета в какую-то робу. Куда подевались корсеты Кавалли?

– А как же номер?

– Сентябрьского номера не будет. С завтрашнего дня все гуляют. Отпуск неоплачиваемый.

– Но, Аня…

– Алена, вопросов не надо сейчас! Все.

Я поднялась и пошла к двери, Аня бросила мне в спину:

– А вы, оказывается, умеете говорить по телевизору? Не ожидала от вас.

Редакция пережила эту новость относительно спокойно.

– Месяц отдыха от них за свой счет – это же бонус! – радовалась Вера.

– Понятно, у Волковой выкидыш очередной, – заметила Островская.

– Очередной? – удивилась я.

– Да, а ты не знала разве? На этот раз все шло хорошо, но, говорят, она узнала, что у Волкова серьезный роман, там скандал такой… Слушай, ну расскажи, он правда трахается как бог?

Я теперь хожу в темных очках. В метро, в магазине. Вчера две девочки в переходе на Чистых прудах догнали меня: «Вы из журнала Gloss? Очень похожи!» Я покачала головой и сбежала от них.

И теперь я сидела в самолете, как напыщенная дура, которая прячет свое убожество за оправой. Какая у меня? Ах да, Chanel.

Из кармашка кресла на меня смотрел логотип Gloss. Черт! Моя была идея – чтобы поднять тираж, засунуть его на борт самолетов. Взяли в чартерные. На обложке мы наклеили ярлык «Твой личный экземпляр. Возьми с собой!». Я не могла улететь от себя.

Тетка, сидевшая у окна, тут же вытянула журнал. Я поправила очки. Она медленно листала, читала рекламу. Я не хотела смотреть, но смотрела. Проклятая профессиональная привычка. Мужик разгадывал кроссворды.

– Смотри, Саш!

Тоже Саша.

– Смотри, что тут пишут! Ну и для кого это? Сама она, интересно, как живет?

Боже, это письмо редактора.

– Девушка, можно меня пересадить? – поймала я стюардессу. Тетка злобно воззрилась на меня. – Пожалуйста, все равно куда, я в хвосте могу…

Люди, вы тут ни при чем, мне просто надо пересесть куда-нибудь подальше от себя.

– Нет, к сожалению, самолет переполнен.

Я сдалась. Сиди и терпи. Жарко, как же нестерпимо жарко! Да уж, не персональный самолет Канторовича… Заткнись, дура, заткнись и умри!

Я достала термальную воду – гламур привил мне полезные привычки, которые сохранялись даже в экстремальной ситуации, – брызнула на лицо.

– Девушка! Такие вещи надо делать в туалете! Вы в глаза попали мне и мужу! Саша, ты чего молчишь?!

Дядя Саша был не против меня. Сопел, уткнувшись в кроссворд.

– Извините, пожалуйста. Это термальная вода, полезная. Хотите, я вам дам? Освежает, – я протянула ей баллон.

– Не надо нам! Вы ведите себя прилично! Нахалка какая! Тоже гламурная, да?

Там было про термальную воду, в моем письме редактора…

Отель назывался Kremlin Palace. В редакции никто не хотел выкупать этот непрестижный бартер. Никто не хотел жить в Грановитой палате, есть в соборе Василия Блаженного и купаться на Красной площади. А мне было все равно, и я забрала в отеле рекламы путевку. Да хоть на Лобном месте буду загорать!

Я улеглась, наконец, на шезлонг, скинула тапки.

Почти ничего с собой не взяла. Устала я от тряпок, от вещей, от логотипов, бессмысленного выпендрежа, втянутых животов и подведенных глаз. Шорты, несколько маек, сарафан. Но здесь все рябило от логотипов – футболки Прада, Гуччи, Кавалли, турецкие сумки Луи Виттон мозолили мне глаза.

Рядом со мной присел паренек. Турок.

– Ты из России? В час дня аэробика в бассейне. У нас там красивая команда. – Он прошвырнулся по мне глазами, отмечая недостатки впадины, ямки. И что тебе, малыш, в моем теле? Уйди. – Приходи. Ты очень красивая, секси!

Он поднялся, подтянул плавки с золотыми полосками. Гейдельман такие предсказывал. Я смотрела на его задницу, зачарованная этим 100-процентным попаданием. Парень оглянулся. Оскалил белоснежные зубы. Поджал ягодицы. Он шел по пляжу, поигрывая мышцей. Меня стошнит сейчас…

Обед, ужин, завтрак, обед, ужин, сон. Но сна не было. Я ворочалась во влажной духоте… И ночью, и при луне мне нет покоя. При огромной сытой накачанной турецкой луне. Я что-то машинально жевала, ничего не читала. Я ненавидела буквы, в виде кроссвордов, статей, слов – в любом виде. А цифр здесь не было. Сколько еще осталось – три дня? Слава богу. Но что хорошего ждет меня там? Череда букв, помноженных на цифры.

Мама звонила, я звонила маме. Несколько раз видела на экране следы Веры и Полозова, но не ответила. Иногда оставляла телефон в номере, думая так его подкупить – я не жду, а Саша раз и позвонит… Ага, как же.

– А что ты думаешь, и платят за пиар! Я знаю, у меня знакомая есть, в журнале «Лиза» работает.

– Да, она страшненькая, конечно. Я ее в передаче видела.

Рядом со мной болтали тетки – одна толстая, в панаме, другая – сухая, как головешка.

– Да нет, она ничего, – вступил мужской голос.

– Чего ничего? Тебе все ничего! Я в передаче видела с этой… как она называется? Марусек, Марусек, как зовут твою любимую ведущую, блондинку такую гламурненькую?

– Настя Ведерникова? – раздался тоненький детский голосок.

Я ахнула.

– Купаться пойдем? – загудел мужик.

– Подожди, сейчас! И что говорит знакомая?

– А то, что они там все лесбиянки. А это для имиджа. Так что вряд ли он с ней… Вообще, он, конечно, хорош, такой бычара…

– Я ее журнал Gloss в самолете читала. Как ее фамилия, Борисова?

Я резко вскинула голову, перед глазами поплыли кроваво-черные поп-артовские круги.

– Там она про платья какие-то писала. Я даже такую марку не знаю. Ля Валетта… А ля Рента… Марусек, так как называется платье, которое в журнале рекламировали? Она у нас все читает… Марусек!

– Мам, подожди, я вспоминаю!

– Платье называется Оскар де ла Рента! А вы могли бы говорить потише, вы здесь не одни! – повысила я голос, чтобы справиться с приступом головокружения.