Наталия Осс - Антиглянец

– Ревновала… – повторила я за ней. – Значит, ты любишь его?

Я уже не стеснялась с вопросами. Мне нужен был ответ.

– Скажем так, мне приятно, что он выступает в роли моего жениха. Но ты можешь попробовать его отбить. Давай, я не возражаю! Даже интересно.

Был ли в этом вызов? Не знаю, скорее – уверенность молодого, красивого и наглого щенка.

Точка. Вот, наконец, и точка. Больше у меня не было вопросов. Остались только ответы.

В 5.45 я позвонила Ольховскому. Он даже не рассердился.

– Клизма и укол тебе за счет заведения, – сказал добрый мой доктор.

Я рассмеялась.

– Спасибо, что не ругаете.

– А чего тебя ругать? Решила – и решила. Хорошо. А вот скажи, правильно тебя к диве подселил, ага?

– Почему правильно?

– Чтобы ты посмотрела на нее и передумала. Голову чтобы себе не забивала фантазмами. А ко мне приезжай как-нибудь, договорились? Не забывай доктора. Поболтаем, ага? Все, лапочка, счастливо, я пошел.

Ведерникова спала. Сопела в тряпочку, в марлевую повязочку, закрывавшую ее нос. Я тихо выскользнула из палаты.

На улице уже светало. Из-за сосен, из-за бетонного забора, окружавшего клинику, разгоняя хрупкую утреннюю дрему, вплывало на хрустальный небосвод ледяное солнце Рублевки.

19 февраля в 6.30 утра я стояла у стойки регистрации на рейс Москва—Милан.

– В аэропорту не лезь ни с кем знакомиться, не позорься, – говорила Островская накануне. – Ты в экономе летишь, а они – бизнесом, несолидно.

– Но я же должна как-то входить в тусовку, – возразила я.

В Милане мне придется предстать перед трибуналом главных редакторов большого глянца. Я волновалась, как Алиса накануне приема у Черной королевы.

Теперь я тихонько стояла в очереди к стойке эконом-класса, разглядывая пассажиров из бизнеса. Ну и где они, настоящие королевы гламура? Ни в той, ни в другой очереди меня никто не узнавал. Да я и сама почти никого не знала в лицо. Вот, эта анонимность и есть доказательство моей непринадлежности к миру моды! Здесь стояли стилисты и модные редакторы, байеры и шопперы. Я по привычке разглядывала чемоданы, которые подволакивали к хвосту очереди девушки на каблуках. Взгляд сверху вниз им обеспечивали двенадцать сантиметров дополнительной высоты.

Вдруг я увидела нечто – розовый чемодан! Такой розовый цвет у меня был один раз, в институте я купила дубленку, за которую меня страшно ругала мама: «Ну и что, выбрасывать или будешь ее носить?» – спрашивала она всякий раз, завидев ее в моем шкафу…

Ух ты, и розовая шубка в тон чемодану! Я подняла глаза выше. В пяти шагах от меня стояла королева в розовом, принадлежащая к правящей династии Vogue. Женщина, которой обязан завидовать каждый глянцевый редактор, Миранда Пристли наших палестин. Я всегда знала, что мама ничего не понимает в моде… Царственная Алена была настоящей королевой гламура, а не местечковой самозванкой, способной впечатлить только такого простака, как Полозов. Я бы вычислила ее сразу, даже если бы не знала, кто она, – по цвету, бьющему наповал, по чемодану, по дистанции, которая тут же наметилась. Очередь напряглась. Я тоже немного отодвинулась…

Подошла высокая стройная девушка в плаще, кажется, из In Style, я видела ее пару раз на презентациях. Они поздоровались. Вип-стойка работала активнее, и они быстро исчезли из виду.

Очередь снова прошелестела: «Офисьель…» Так, посмотрим. Черные брюки и пуловер, много цепей, как модно в этом сезоне, стрижка, как у Миранды Пристли, голос Миранды Пристли в русском прокате. Ее я тоже знала. Это была принцесса гламура. Один из чемоданов Эвелина сдала в багаж, осталась с роллером Louis Vuitton и бодро поцокала к границе…

Прошли еще две аристократки моды – девушка DSquared и девушка Lilu. Вот это чемоданы! По транспортеру поплыли дорогущие огромные Луи Виттоны и Прады и ухнули в пропасть. Как они не боятся сдавать такие в багаж?

Между прочим, если этот самолет упадет – русскому гламуру конец.

Огляделась. Многие сидели в темных очках. Островская говорила – на показы только так. Это Анна Винтур придумала, чтобы дизайнеры не видели ее реакции.

– Мы могли бы тоже в первый класс залезть!

– А как?

– Мне Андреас говорил, что иногда так делают – 300 долларов стюардессе дать, и она пересаживает. И пафос, и экономия.

Говорили позади. Один голос был женский, другой мужской, кокетливо-тягучий. Понятно, фешинистас!

– А кто так летает из них?

Задние перешли на шепот, и я не расслышала, кто тут коррумпирует «Аэрофлот».

Я достала расписание показов Milano Moda Donna. Накануне я читала его нараспев. Так пел хор модные куплеты в рекламе «Крокус Сити Молла»: «Бруно Ма-агли, Чеза-аре Пачотти, Эммануэле Унгаро!»

Думаю, что любовь русских к западным брендам объясняется музыкальностью их звучания, этих прекрасных и изящных слов. И образами, которые возникают, стоит только произнести Ла Перла, Фурла (слышите, как мягко мурлычет в этой марке кошка?), Баленсиага (бал, Валенсия, вальсирующие, романтическая сага), Хлое (тут что-то нежное, невинное, первый поцелуй у ручья и юный Дафнис, дрожащий от возбуждения), Живанши (вы уже в позе Одри Хепберн, стройная, вся в черном и с длинным мундштуком), Жан-Поль Готье (из этого можно выжать готику, острые кости католических соборов, корсеты с остроконечными лифчиками, как у Мадонны, или игру в культурные ассоциации – Жан-Поль Сартр, к примеру).

Александр МакКуин, Стелла Маккартни – чувствуете, как от жесткой графики этих имен выпрямляется спина и концентрируется взгляд, и вот уже стальная английская леди, идеальная, как многовековой газон, на котором она ползала розовым голоштанным младенцем, спешит в Харродс (хоррор цен, но вы сохраняете ледяное спокойствие, спокойствие, только спокойствие).

Имя – это судьба. Бренд – это имя. Кому надо кольцо Московского ювелирного завода? А как насчет колье Графф? Или Шопард? А может, де Гризогоно? Я первая! Как может конкурировать сумка фабрики «Медведково» с клатчем (слово-то какое, так и слышно, как щелкает замочек в тонких аристократичных пальцах) Джимми Чу. Чу! – улавливаете разницу? Разница очевидна.

Коммунизм проиграл великую идеологическую битву, и все из-за дешевых пролетарских названий. Империя рухнула, потому что игнорировала великую силу букв. В совковых брендах – фабрика «Трехгорка», духи «Красная Москва», пылесос «Вихрь», мотокультиватор «Крот» – были, конечно, энергия и стеб, но в них начисто отсутствовали сексуальность и мечта.

И хватит уже спасать остатки отечественного автопрома. Кто захочет машину «Жигули», от которой разит дешевым пивом, сигаретами «Друг» и синим тренировочным костюмом, когда есть на свете «Майбах». «Ах!», с которым девушки падают на его кожаные сиденья в предоргазменном восторге, уже вшит в название автомобиля как главная потребительская опция.