Ахмед Рушди - Сатанинские стихи

Она кричит на них, умоляет, рвет на себе волосы.

— Явитесь в Дом Черного Камня! Явитесь и принесите жертву Лат!

Но они ушли. И Хинд и Гранди одни на балконе, пока на Джахилию опускается великое безмолвие, приходит великая недвижность, и Хинд склоняется над стенами дворца и закрывает глаза.

Это конец. Гранди бормочет мягко:

— Мало у кого из нас так много причин бояться Махаунда, как у тебя. Если ты уплетаешь внутренности любимого дядюшки какого-нибудь кука, сырым, без соли и без лука, [1629]не удивляйся потом, если он тоже обойдется с тобой как с мясом.

Потом он оставляет ее и спускается к улицам (с которых исчезли даже собаки), отпирать городские ворота.

Джибрилу снится храм:

Пред открытыми вратами Джахилии стоит храм Уззы. И обратился Махаунд к Халиду, что прежде был водоносом, а ныне нес куда большее бремя: «Пойди же и очисти место сие [1630]». Тогда Халид с отрядом мужей обрушился на храм, ибо Махаунд не мог позволить себе войти в город, доколе такая мерзость стояла в его вратах.

Когда хранитель храма из племени Акулы увидел подходящего Халида во главе множества воинов, он взял меч и направился к идолу богини. Обратившись к ней с последней молитвой, он повесил свой меч ей на шею, молвив: «Ежели воистину ты богиня, о Узза, защити себя и слугу своего от прихода Махаунда». Затем Халид вступил в храм, и, поскольку богиня не шевелилась, хранитель провозгласил: «Ныне узнал я наверняка, что Бог Махаунда — истинный Бог, а этот камень — всего лишь камень».

Затем Халид сокрушил храм и идола и вернулся в шатер Махаунда. И спросил Пророк: «Что видел ты?» Халид развел руками. «Ничего», — ответил он. «Тогда ты не сокрушил ее, — вскричал Пророк. — Иди снова и закончи труды свои». Тогда Халид вернулся к руинам храма, и там огромная женщина, вся черная, если бы не длинный алый язык, бродила по ним, обнаженная с головы до пят; ее черные волосы волнами стекали от головы к лодыжкам. Приблизившись к нему, она остановилась и молвила ужасным гласом серы и адского пламени: «Вы слышали про Лат, и Манат, и Уззу — Третью, Иную? Они — Возвышенные Птицы…» Но Халид прервал ее, сказав: «Узза, это Дьявольские стихи, и ты — дочь Дьявола: тварь, заслуживающая не поклонения, но отвержения». Затем он достал свой меч и сразил ее.

И он вернулся в шатер Махаунда и поведал о том, что видел. И сказал Пророк: «Ныне можем мы войти в Джахилию», — и они собрались, и вступили в город, и овладели им во Имя Высочайшего, Сокрушителя Человеков.

Сколько идолов в Доме Черного Камня? Не забывайте: триста шестьдесят. Бог солнца, орел, радуга. Колосс Хубал. Триста шестьдесят ждут Махаунда, зная, что их не пощадят. И — не пощадили; но давайте не будем тратить время. Статуи пали; камень разрушен; что должно быть сделано — сделано. [1631]

После очищения Дома Махаунд поставил шатер на старой ярмарочной площади. Люди толпятся вокруг шатра, принимая победоносную веру. Покорность Джахилии: она тоже неизбежна, так что не будем задерживаться.

Пока джахильцы склоняются перед ним, бормоча спасительные сентенции, нет Бога кроме Ал-Лаха , Махаунд шепчется с Халидом. Кое-кто не стал перед ним на колени; кое-кто долгожданный.

— Салман, — желает знать Пророк. — Его нашли?

— Еще нет. Он скрывается; но это продлится недолго.

Его отвлекают. Укрытая вуалью женщина становится на колени перед ним, целуя ему ноги.

— Ты должна остановиться, — велит он. — Только Богу нужно поклоняться.

Но что за целование ног! Палец за пальцем, сустав за суставом, женщина лижет, целует, сосет. И Махаунд, расстроившись, повторяет:

— Прекрати. Это неправильно.

Теперь, однако, женщина переходит к подошвам его ног, поглаживая их ладонями под его каблуком… Он отталкивает ее в замешательстве и хватает за горло. Она падает, кашляет, затем склоняется перед ним и говорит твердо:

— Нет Бога кроме Ал-Лаха, и Махаунд — Пророк его.

Махаунд успокаивается, приносит извинения, протягивает руку.

— Тебе не причинят вреда, — ручается он. — Всех Покорившихся пощадят.

Но странное замешательство в нем продолжается, и теперь он понимает, почему; понимает гнев, горькую иронию в ее подавляющем, чрезмерном, чувственном преклонении перед его ногами. Женщина сбрасывает вуаль: Хинд.

— Жена Абу Симбела, — объявляет она отчетливо, и падает тишина.

— Хинд, — произносит Махаунд. — Я не забыл.

Но, после долгой паузы, он кивает.

— Ты Покорилась. И — добро пожаловать в мои шатры. [1632]

На следующий день, среди продолжающихся преобразований, Салмана Перса притаскивают пред очи Пророка. Халид, держащий его за ухо, приставив нож к горлу, подводит иммигранта, хнычущего и ноющего, к тахту. [1633]

— Я нашел его — где ж еще — со шлюхой, которая визжала на него, потому что у него не было денег, чтобы заплатить ей. От него разит алкоголем.

— Салман Фарси, — начинает объявлять Пророк смертный приговор, но арестант принимается вопить калму: [1634]

— Ля иллаха иляллах! Ля иллаха!

Махаунд качает головой.

— Твое богохульство, Салман, не может быть прощено. Ты думал, я не пойму это? Ставить свои слова против Слов Божьих!..

Писец, траншеекопатель, осужденный человек: неспособный собрать самые маленькие крохи достоинства, он хнычет плачет умоляет бьет себя в грудь унижается раскаивается. Халид молвит:

— Этот шум невыносим, Посланник. Можно мне отрезать ему голову?

После чего шум резко усиливается. Салман клянется возобновить лояльность, просит еще и еще, а затем, с блеском отчаянной надежды, делает предложение.

— Я могу показать тебе, где находятся твои настоящие враги.

Этим он выигрывает несколько секунд. Пророк склоняется к нему. Халид оттягивает за волосы голову поставленного на колени Салмана назад:

— Какие еще враги?

И Салман произносит имя. Махаунд опускается глубоко на подушки, вспоминая.

— Баал, — говорит он, и повторяет дважды: — Баал, Баал.

К великому разочарованию Халида, Салман Перс не приговорен к смерти. Билаль ходатайствует за него, и Пророк — его разум сейчас далеко — уступает: да, да, пусть этот жалкий парень живет. О великодушие Покорности! Хинд была пощажена; и Салман; и во всей Джахилии ни одна дверь не была выбита, ни один старый противник не был вытащен из дому, чтобы упасть в пыль с разрезанным животом, как цыпленок. Таким был ответ Махаунда на второй вопрос: Что происходит, когда ты побеждаешь? Но одно имя призраком посещает Махаунда, скачет вокруг него: молодой, острый, указующий длинным, крашеным перстом, поющий стихи, чей жестокий блеск гарантирует их болезненность. Той ночью, когда просители ушли, Халид спрашивает Махаунда:

— Ты все еще думаешь о нем?

Посыльный кивает, но не хочет говорить. Халид продолжает: