Ахмед Рушди - Сатанинские стихи

Девочки Занавеса (среди них было принято называть себя «девочками», хотя старшей из женщин было хорошо за пятьдесят, тогда как самая молодая в свои пятнадцать была куда опытнее многих пятидесятилетних) прониклись любовью к неуклюже ступающему Баалу и, говоря по правде, наслаждались присутствием этого евнуха-который-не-евнух, обольстительно дразня его в нерабочие часы, щеголяя перед ним своими телами, размещая свои груди напротив его губ, обвиваясь ногами вокруг его талии, неистово целуя друг друга всего лишь в дюйме от его лица, пока побледневший писатель не становился безнадежно возбужденным; после чего они смеялись над его неподвижностью и потешались над ним до румянца, до нервного тика; или, изредка и когда он оставлял всю надежду на подобное, вели его в номера, дабы удовлетворить — бесплатно — жажду, которую пробудили. Таким образом, подобно близорукому, моргающему, прирученному быку, поэт проводил свои дни, уткнувшись головой в женские колени, размышляя о смерти и мести, не в силах сказать, был ли он самым довольным или самым жалким из живущих.

Как-то раз во время одного из таких игривых сеансов в конце рабочего дня, когда девочки остались наедине со своими евнухами и их вином, Баал услышал разговор самой молодой из них о ее клиенте, бакалейщике, Мусе.

— Этот! — бросила она. — У него таракан насчет жен Пророка. Он так озабочен ими, что возбуждается, только называя их имена. Он сказал мне, что я — живой образ самой Аиши, а она — фаворитка Его Конца, все это знают. Вот так-то.

Пятидесятилетняя куртизанка набычилась.

— Послушай, эти женщины в том гареме, мужчины не хотят сегодня говорить ни о чем другом. Неудивительно, что Махаунд изолировал их, но от этого стало только хуже. Больше всего люди фантазируют о том, чего не могут увидеть.

Особенно в этом городе, подумал Баал; прежде всего в нашей распутной Джахилии, где, пока не явился Махаунд со своими книгами правил, женщины одевались ярко, и все разговоры были о ебле и деньгах, деньгах и сексе, и даже не только разговоры.

Он спросил у самой молодой шлюхи:

— Почему ты не притворишься для него?

— Для кого?

— Для Мусы. Если Аиша внушает ему такой трепет, почему бы тебе не стать его личной, персональной Аишей?

— Боже, — ответила девочка. — Если бы они услышали, что ты сказал, они сварили бы твои яйца в масле.

Сколько жен? Двенадцать, и одна старая леди, давно мертвая. [1645]Сколько шлюх за Занавесом? Снова двенадцать; и, сокрытая на своем чернопологовом троне, древняя Мадам, все еще бросающая вызов смерти. Там, где нет веры, нет и богохульства. Баал поведал Мадам свои идеи; она уладила все вопросы голосом ларингитной лягушки. [1646]

— Это очень опасно, — произнесла она, — но может быть чертовски хорошо для бизнеса. Мы пойдем осторожно; но мы пойдем.

Пятнадцатилетняя шепнула что-то на ухо бакалейщику. Тут же глаза его заискрились.

— Расскажи мне все, — попросил он. — Твое детство, твои любимые игрушки, лошади Соломона [1647]и прочее, расскажи мне, как ты играла на тамбурине, и Пророк пришел посмотреть.

Она рассказала ему, а потом он спросил ее о том, как она лишилась девственности в двенадцать лет, [1648]и она поведала ему об этом, а после он заплатил ей двойной гонорар, ибо «это были лучшие мгновения моей жизни».

— Нам придется соблюдать особую осторожность в сердечных делах, — сказала Мадам Баалу.

Когда Джахилию облетела новость о том, что каждая шлюха Занавеса приняла облик одной из жен Махаунда, тайное возбуждение городских самцов стало неодолимым; однако и мужчины, и куртизанки боялись разоблачения, ибо и те, и другие, несомненно, лишились бы жизни, если бы Махаунд или его помощники уличили их в подобном кощунстве, и из-за желания обеих сторон сохранить новый сервис в Занавесе было решено держать его в тайне от властей. В эти дни Махаунд вернулся с женами в Иасриб, предпочтя прохладный климат северного оазиса джахильскому зною. Город был оставлен на попечение генерала Халида, которого нетрудно было держать в неведении. Не так давно Махаунд рассматривал предложение Халида закрыть в Джахилии все бордели, но Абу Симбел отговорил его от этого поспешного шага. «Джахильцы только что обращены, — указал он. — Не торопите события». Махаунд, самый прагматический из Пророков, согласился на переходный период. Так что, пока Пророк отсутствовал, мужчины Джахилии стекались в Занавес, доходы которого выросли на триста процентов. По очевидным причинам было неблагоразумно создавать очередь на улице, и потому много дней толпы мужчин крутились во внутреннем дворике борделя, вращаясь вокруг расположенного в его центре Фонтана Любви в таком же множестве, как пилигримы, вращаемые совсем другими причинами вокруг древнего Черного Камня. Все клиенты Занавеса носили маски, и Баал, наблюдая кружение замаскированных фигур с высокого балкона, был доволен. Было больше одного путей отвергнуть Покорность.

На следующий месяц весь персонал Занавеса был готов к выполнению новой задачи. Пятнадцатилетняя шлюха «Аиша» пользовалась наибольшей популярностью у платежеспособной публики, точно так же, как ее тезка — у Махаунда; и, как и Аиша, живущая целомудренно в своей комнате на гаремной четверти большой мечети в Иасрибе, эта джахильская Аиша ревностно относилась к своему выдающемуся статусу Лучшей Любовницы. Она обижалась, если кто-нибудь из ее «сестер», казалось, добивался притока визитеров или получал исключительно щедрые чаевые. Самая старая, тучная шлюха, принявшая имя «Сауда», рассказывала своим посетителям (у нее их тоже было немало: многие мужчины Джахилии обращались к ней за ее материнским и благодарным обаянием) историю о том, как Махаунд женился на ней и на Аише: в один и тот же день, когда Аиша была еще ребенком.

— В нас двоих, — говорила она, вызывая неимоверное восхищение у мужчин, — он нашел две половинки своей покойной первой жены: дитя — но и мать тоже.

Шлюха «Хафза» стала такой же вспыльчивой, как ее тезка, и по мере того, как эти двенадцать входили в свои роли, союзы в борделе стали зеркалом политической обстановки в Иасрибской мечети; [1649]«Аиша» и «Хафза», например, были постоянно заняты мелкой конкуренцией против двух надменных шлюх, которые всегда ставили себя над прочими и которые выбрали для своего тождества наиболее аристократичные оригиналы, став «Умм Саламой Махзумит» и, самая чванливая, «Рамлой», чья тезка, одиннадцатая жена Махаунда, была дочерью Абу Симбела и Хинд. Была и «Зейнаб бинт Джахш», и «Джувайрах» (так звали невесту, захваченную в военной экспедиции), и «Рейхана Еврейка», «Сафья» и «Маймуна», и самая эротичная из шлюх, знавшая хитрости, которые отказывалась поведать своей конкурентке «Аише»: египетская чаровница, «Мария Коптская». [1650]Самой необычной из всех была шлюха, взявшая имя «Зейнаб бинт Хузейма», несмотря на то, что эта жена Махаунда недавно умерла. Некрофилия [1651]ее любовников, запрещавших ей совершать какие-либо движения, была одним из самых сомнительных аспектов нового режима в Занавесе. Но бизнес есть бизнес, и эту потребность куртизанки [1652]удовлетворяли тоже.