Эн­ни Прул - Корабельные новости

— Ах! — вскрик­ну­ла те­туш­ка, ука­зы­вая в клу­бя­щую­ся дым­ку. — Я ви­де­ла дом. Ста­рые ок­на, сдво­ен­ные печ­ные тру­бы. Та­ким, ка­ким он был все­гда. Вон там! Го­во­рю те­бе, я его ви­де­ла!

Ку­ойл стал при­сталь­но вгля­ды­вать­ся, но ви­дел толь­ко клу­бы ту­ма­на.

— Да вон там! Бух­та, а по­том дом. — Те­туш­ка жи­во по­шла прочь.

Бан­ни то­же вы­ско­чи­ла из ма­ши­ны, все еще в спаль­ном меш­ке, шар­кая им по ас­фаль­ту.

— Это он? — спро­си­ла она, ус­та­вив­шись на бе­тон­ную сте­ну. — Он ужас­ный. Без окон. А где бу­дет моя ком­на­та? Мож­но мне то­же ли­мо­на­да? Пап, из бан­ки идет дым, и у те­бя изо рта то­же. Пап, а как ты это де­ла­ешь?

Че­рез пол­ча­са они уже про­би­ра­лись к до­му. Сан­шайн си­де­ла на пле­чах те­туш­ки, Ку­ойл нес Бан­ни, со­ба­ка хро­ма­ла сза­ди. Ве­тер за­брал­ся под ту­ман и под­нял его вверх. По­ка­за­лась по­кры­тая ря­бью гладь за­ли­ва. Ука­зы­ваю­щая вдаль ру­ка те­туш­ки на­по­ми­на­ла фи­гур­ку со сталь­ной си­га­рой в ру­ке, ка­кие обыч­но ста­вят в ти­ре. Они уви­де­ли траль­щик, до­шед­ший до се­ре­ди­ны са­мой уз­кой час­ти бух­ты, который ос­тав­лял за со­бой вол­ни­стый след, на­по­ми­нав­ший очер­та­ния вид­нев­шей­ся за ним бе­ре­го­вой ли­нии.

Ку­ойл про­би­рал­ся сквозь кус­тар­ни­ки, Бан­ни си­де­ла на его пле­чах, сце­пив ру­ки под его под­бо­род­ком. В ту­ма­не дом, по­рос­ший тра­вой, ка­зал­ся зе­ле­ным и на­кло­нив­шим­ся на один бок. Она тер­пе­ла ру­ки от­ца на сво­их ко­ле­нях, за­пах его во­лос, его бур­ча­ние о том, что она ве­сит це­лую тон­ну и что поч­ти его за­ду­ши­ла. В такт его ша­гам дом рас­ка­чи­вал­ся в хол­ми­стом океа­не низ­ко­рос­лых бе­рез. Ее тош­ни­ло от это­го зе­ле­но­го цве­та.

— Не ба­луй­ся, — ска­зал он, ос­лаб­ляя хват­ку ее паль­цев. Шесть лет от­де­ля­ли его от нее, и ка­ж­дый день рас­ши­рял про­пасть ме­ж­ду ее ло­доч­кой, стре­мя­щей­ся уй­ти в от­кры­тое мо­ре, и бе­ре­гом, ко­то­рым был ее отец. — Поч­ти при­шли, поч­ти при­шли, — уго­ва­ри­вал ее Ку­ойл, в ду­ше со­чув­ст­вуя ло­ша­дям.

Он опус­тил ее на зем­лю. Она не­сколь­ко раз про­бе­жа­ла с Сан­шайн по изо­гну­то­му кам­ню. Дом от­ра­зил их го­ло­са, сде­лав их глу­хи­ми и не­зна­ко­мы­ми.

На ог­ром­ном кам­не сто­ял мрач­ный, за­бро­шен­ный дом. Его от­ли­чи­тель­ной чер­той бы­ло ок­но, по бо­кам ко­то­ро­го бы­ли еще два окош­ка, по­мень­ше. Буд­то взрос­лый сто­ит, по­ло­жив ру­ки на пле­чи сво­их де­тей в обе­ре­гаю­щем жес­те. Вее­ро­об­раз­ные све­тиль­ни­ки над две­рью. Ку­ойл об­ра­тил вни­ма­ние на то, что в ок­нах не бы­ло по­ло­ви­ны сте­кол. Крас­ка хлопь­я­ми от­ста­ва­ла от де­ре­ва. В кры­ше бы­ли ды­ры. Вол­ны в за­ли­ве ка­ти­лись од­на за дру­гой.

— Чу­до, что он еще сто­ит. Смот­ри, кры­ша ров­ная, как стру­на, — ска­за­ла те­туш­ка. Она дро­жа­ла.

— Да­вай по­смот­рим, что там внут­ри, — ска­зал Ку­ойл. — Вдруг по­лы про­ва­ли­лись в под­вал.

Те­туш­ка за­смея­лась.

— Вряд ли, — за­кри­ча­ла она. — Там нет ни­ка­ко­го под­ва­ла. — Дом был креп­ко при­вя­зан тро­са­ми к же­лез­ным коль­цам, вби­тым в ска­лу. По­те­ки ржав­чи­ны, за­зуб­рен­ные, вы­руб­лен­ные в кам­не сту­пе­ни, рас­се­ли­ны, та­кие глу­бо­кие, что в них мог спря­тать­ся ре­бе­нок. Тро­сы още­ти­ни­лись на­дор­вав­ши­ми­ся ни­тя­ми.

— Вер­хуш­ка кам­ня не со­всем ров­ная, — ска­за­ла те­туш­ка. Ее фра­зы бы­ли от­ры­ви­сты­ми и тре­пе­та­ли, как лен­точ­ки на кон­це шес­та. — Рас­ска­зы­ва­ли, что до мое­го ро­ж­де­ния во вре­мя штор­ма дом рас­ка­чи­вал­ся как крес­ло-ка­чал­ка, впе­ред-на­зад. Жен­щин тош­ни­ло, все боя­лись, по­это­му его при­вя­за­ли. Те­перь он не дви­га­ет­ся, но ве­тер так по­ет в этих тро­сах, что один раз ус­лы­шав этот звук, не за­бу­дешь его ни­ко­гда. О, как хо­ро­шо я пом­ню зим­ние вью­ги! Как он сто­нал! — Ве­тер вил­ся во­круг до­ма, как гир­лян­да. — Это бы­ло од­ной из при­чин, по­че­му я ра­до­ва­лась пе­ре­ез­ду в бух­ту Оп­ро­ки­ну­тую. Там, в бух­те, был боль­шой ма­га­зин, что то­же бы­ло важ­но. Но по­том мы по­еха­ли в Ко­ша­чью Ла­пу и че­рез год уже бы­ли в Шта­тах. — Она за­ста­ви­ла се­бя ус­по­ко­ить­ся.

Про­ржа­вев­шие гвоз­ди по два­дцать пен­сов, дос­ки, за­кры­ваю­щие ок­на пер­во­го эта­жа. Ку­ойл под­це­пил паль­ца­ми дос­ки на ок­нах и дер­нул. Это бы­ло рав­но­силь­но по­пыт­ке пе­ре­вер­нуть мир.

— В ма­ши­не есть мо­ло­ток, — ска­зал он. — Под си­день­ем. Мо­жет най­дет­ся мон­ти­ров­ка. Я пой­ду и при­не­су их. И еду. Мы мо­жем уст­ро­ить пик­ник и по­зав­тра­кать.

Те­туш­ка вспо­ми­на­ла од­но за дру­гим.

— Я здесь ро­ди­лась, — ска­за­ла она. — Пря­мо в этом до­ме. — Здесь про­во­ди­лись и дру­гие ри­туа­лы.

— И я, — ска­за­ла Сан­шайн, сду­вая ко­ма­ра со сво­ей ру­ки. Бан­ни хлоп­ну­ла по не­му. Силь­нее, чем это бы­ло не­об­хо­ди­мо.

— Нет. Ты ро­ди­лась в Мо­кин­гбер­де, в Нью-Йор­ке. Там дым, — ска­за­ла она, гля­дя на дру­гую сто­ро­ну бух­ты. — Что-то го­рит.

— Это дым из пе­чей до­мов в Якор­ной Ла­пе. Они го­то­вят зав­трак. Ка­шу и блин­чи­ки. Ви­дишь ры­бац­кую лод­ку на се­ре­ди­не бух­ты? Ви­дишь, как она плы­вет?

— Я хо­чу по­смот­реть! — ска­за­ла Сан­шайн. — Я не ви­жу. Я не ВИ­ЖУ!

— Пре­кра­ти ныть, или я те­бя от­шле­паю, — пре­ду­пре­ди­ла те­туш­ка. Ее ли­цо по­крас­не­ло от вет­ра.

Ку­ойл вспом­нил, как сам пла­кал и го­во­рил «я не ви­жу» учи­те­лю ма­те­ма­ти­ки, ко­то­рый про­сто от­во­ра­чи­вал­ся от не­го без вся­ких объ­яс­не­ний. Ту­ман раз­ры­вал­ся на час­ти. Свет за­ря­дил мо­ре све­че­ни­ем, по­хо­жим на го­лу­бой не­он.

Де­ре­во ста­ло твер­дым под воз­дей­ст­ви­ем вре­ме­ни и су­ро­во­го кли­ма­та и креп­ко дер­жа­ло в се­бе гвоз­ди. Они вы­хо­ди­ли из не­го со сто­ном. Ку­ойл вы­дер­нул ще­кол­ду, но не мог от­крыть дверь до тех пор, по­ка не за­гнал кус­ки ста­ро­го же­ле­за в тре­щи­ну и не под­це­пил по­лот­ни­ще.

Внут­ри бы­ло со­вер­шен­но тем­но. Лишь ос­ле­п­ляю­щий свет лил­ся че­рез двер­ной про­ем. Эхо зву­ка де­ре­ва, па­даю­ще­го на кам­ни. Свет кус­ка­ми про­са­чи­вал­ся сквозь стек­ло, па­дал на пыль­ные по­лы по­лос­ка­ми, на­по­ми­наю­щи­ми жел­тый холст. Де­ти вбе­га­ли в дверь и тут же вы­бе­га­ли на ули­цу, бо­ясь в оди­ноч­ку вхо­дить в мрач­ное про­стран­ст­во. Они виз­жа­ли, ко­гда Ку­ойл, от­ла­мы­ваю­щий сна­ру­жи дос­ки, сме­ял­ся, как при­ви­де­ние, и из­да­вал страш­ные сто­ны: «У-У-У!»

Внут­ри те­туш­ка под­ни­ма­лась по узень­ким сту­пе­ням. Ку­ойл про­ве­рял по­ло­вые дос­ки. И все вре­мя по­вто­рял: «Ос­то­рож­нее! Ос­то­рож­нее!» В воз­дух под­ня­лась пыль, и они все ста­ли чи­хать. Бы­ло хо­лод­но, и пах­ло пы­лью. Пе­ре­ко­шен­ные две­ри на раз­бол­тан­ных пет­лях. Сту­пе­ни, ис­тер­тые ты­ся­ча­ми шар­каю­щих ша­гов. Со стен сви­са­ли обои. На чер­да­ке пти­чье гнез­до вы­да­ло при­сут­ст­вие птиц. Пол был то­же за­ля­пан пят­на­ми. Де­ти бе­га­ли из ком­на­ты в ком­на­ту. Да­же бу­ду­чи но­вы­ми, они, долж­но быть, вы­гля­де­ли уг­рю­мо и без­на­деж­но.