Эн­ни Прул - Корабельные новости

Ку­ой­лу бы­ло по­ру­че­но под­ни­мать, дер­жать и пе­ре­но­сить. Его го­лов­ная боль уси­ли­лась. Ему ка­за­лось, что он чув­ст­ву­ет ее раз­мер и цвет: она бы­ла в фор­ме ги­гант­ской бу­к­вы «Y», ко­то­рая на­чи­на­лась в моз­гу и за­кан­чи­ва­лась в глаз­ных яб­ло­ках. Она бы­ла крас­но-чер­ная, как мя­со на гри­ле.

Эл­вин Ярк вы­ре­зал и об­ра­ба­ты­вал ко­сые сты­ки до тех пор, по­ка они не сце­п­ля­лись друг с дру­гом, как креп­кое ру­ко­по­жа­тие. Го­то­вые де­та­ли ле­жа­ли, ожи­дая сбор­ки. По­том они со­еди­ня­ли нос с ки­ле­вы­ми сты­ка­ми. Ко­гда Ку­ойл на­кло­нил­ся, ему по­ка­за­лось, что у не­го от бо­ли лоп­нут гла­за.

— Так, те­перь под­ни­ми старн­пост.

Даль­ше они кре­пи­ли су­хо­стой на внут­рен­ние сты­ки.

— Те­перь да­вай со­би­рать, — ска­зал Ярк, за­го­няя де­ся­ти­сан­ти­мет­ро­вые на­ге­ли и за­тя­ги­вая вин­ты. Он сно­ва за­пел: «Ка­кой от те­бя прок, „Гусь-ны­рок”?» — Вот он, твой хре­бет. Вот хре­бет тво­ей лод­ки. Счи­тай, она уже в сбо­ре. Вот по­смот­ришь на нее, ес­ли ты, ко­неч­но, раз­би­ра­ешь­ся в лод­ках, то сра­зу пой­мешь, что к че­му. Но ни­кто те­бе не ска­жет, как она по­ве­дет се­бя на во­де, на вол­не, на зя­би. Все уз­на­ешь, ко­гда спус­тишь ее и ис­про­бу­ешь. Был, прав­да, у нас ста­рый дя­дюш­ка Лес, Лес Бад­жел. Зем­ля ему пу­хом. Ему сей­час бы­ло бы сто три­дцать лег. Он был пер­вым мас­те­ром-ло­доч­ни­ком на этом бе­ре­гу еще до то­го, как я уви­дел свой пер­вый мо­ло­ток. Он де­лал за­ме­ча­тель­ные яли­ки и плос­ко­дон­ки. Они ре­за­ли во­ду, как те­п­лое мас­ло. По­след­няя лод­ка у не­го бы­ла са­мая луч­шая. Прав­да, пил он, дя­дюш­ка Лес. Да не ста­ка­на­ми, а лит­ра­ми. Но до­жил до се­дин. Стран­ное это де­ло, как жизнь-то скла­ды­ва­ет­ся.

При упо­ми­на­нии об ал­ко­го­ле го­ло­ва Ку­ой­ла за­пуль­си­ро­ва­ла.

— Же­на умер­ла, де­ти уе­ха­ли в Ав­ст­ра­лию. У не­го в го­ло­ве бы­ли од­ни по­хо­ро­ны, гро­бы да жем­чуж­ные во­ро­та. В кон­це кон­цов он ре­шил сде­лать се­бе гроб. По­шел в свою мас­тер­скую, на­брав пол­чай­ни­ка са­мо­го­на, и за­сту­чал мо­лот­ком. Пи­лил, сту­чал це­лую ночь. По­том пе­ре­полз в дом и ус­нул на по­лу на кух­не. Мой отец по­шел в мас­тер­скую, по­то­му что ему очень хо­те­лось по­смот­реть на этот гроб. Он его уви­дел: гроб с но­сом и ки­лем, слав­но вы­пи­лен­ный, с про­смо­лен­ны­ми шва­ми, сто во­семь­де­сят сан­ти­мет­ров в дли­ну и за­ме­ча­тель­но вы­кра­шен­ный.

Ку­ойл сла­бо за­сме­ял­ся.

Ярк при­тя­нул вин­том к внут­рен­ней по­верх­но­сти но­са ку­сок ели, ко­то­рый он по­че­му-то на­звал «пе­ред­ни­ком».

— Он де­ла­ет нос жест­че, да и об­шив­ку под­дер­жи­ва­ет. Ох, до­жи­ву ли я до то­го, что­бы ее за­кон­чить. — Он со­гнул­ся, что-то из­ме­рил и за­бил гвоздь в са­мый ко­нец ки­ля. По­том за­це­пил за не­го пет­лю от ме­ло­вой ни­ти, ко­то­рую по­том про­тя­нул до дру­го­го кон­ца и за­це­пил ее там. По­том за­щип­нул нить, на­тя­нул ее и от­пус­тил, от­ме­тив ось тон­кой го­лу­бой ли­ни­ей.

— Я ду­маю, мы уже мо­жем вы­пить по чаш­ке чаю, — про­мур­лы­кал он. Вы­тер нос тыль­ной сто­ро­ной ру­ки, а по­том на­гнул­ся и вы­смор­кал из но­са пыль и опил­ки. И сно­ва за­тя­нул свою пес­ню: «Нет, ка­кой тут прок, раз ты лен­тяй и ле­же­бок».

Но Ку­ойл чай пить не стал. Он дол­жен был ехать к трей­ле­ру На­тби­ма.

На сту­пе­нях воз­ле трей­ле­ра си­де­ли На­тбим, Ден­нис, Бил­ли Прит­ти и чер­но­во­ло­сый муж­чи­на. Они не об­ра­ща­ли вни­ма­ния на хо­лод и пи­ли пи­во. Ку­ой­ла чуть не стош­ни­ло от од­ной толь­ко мыс­ли о пи­ве. Ни кра­на, ни лод­ки не бы­ло вид­но.

— Хре­но­во вы­гля­дишь, Ку­ойл.

— Чув­ст­вую се­бя со­от­вет­ст­вую­ще. Что тут у нас? — Он ви­дел, что трей­лер вер­нул­ся в свое нор­маль­ное по­ло­же­ние на опо­рах. В по­гну­тое окош­ко встав­ле­но но­вое стек­ло вза­мен раз­би­то­го.

— Про­па­ла лод­ка, — по­дал го­лос Ден­нис. — Сна­ча­ла нам бы­ло ни­как не най­ти кран, по­том прие­хал Карл на буль­до­зе­ре. Ерун­да по­лу­чи­лась: мы ото­рва­ли ей ка­би­ну. Ну, мы по­зва­ли во­до­ла­за, ко­то­рый жи­вет на Бе­зы­мян­ном. Его зо­вут Овар, так вот, он прие­хал и про­дел под нее ка­бель. Мы под­ня­ли ее так, что­бы за­це­пить бук­си­ром и вы­та­щить на бе­рег, а она пе­ре­ло­ми­лась по­по­лам. Так что те­перь, ко все­му про­че­му, она еще и пред­став­ля­ет опас­ность для на­ви­га­ции.

— Про­тив­но-то как! — ска­зал Бил­ли Прит­ти.

Его ко­ле­ни бы­ли из­ма­за­ны гря­зью, по­ло­ви­на ли­ца изо­дра­на и кро­во­то­чи­ла, яр­ко-го­лу­бые гла­за, по­дер­ну­тые крас­ной се­точ­кой, вы­гля­ды­ва­ли из-под ко­зырь­ка. Он, при­хле­бы­вая, пил ка­кой-то апе­ри­тив.

На­тбим сде­лал боль­шой гло­ток и по­смот­рел на за­лив. Тя­же­лое не­бо низ­ко ви­се­ло над во­дой. Бы­ло все­го три ча­са, но уже на­чи­на­ло тем­неть.

— Я бы все рав­но ни­ку­да не до­п­лыл, — ска­зал он. — Вон бу­ря над­ви­га­ет­ся. Штор­мо­вое пре­ду­пре­ж­де­ние, мок­рый снег и по­том обиль­ный сне­го­пад, за ко­то­рым при­дет мо­роз. Вот та­кой ком­плект удо­воль­ст­вий. Ко втор­ни­ку тут уже все бу­дет по­кры­то льдом. Я бы не до­п­лыл.

— Мо­жет, и не до­п­лыл бы, — ска­зал Бил­ли Прит­ти. — Но лод­ку ты бы мог вы­та­щить, до вес­ны.

— Что тол­ку те­перь пла­кать? — ска­зал На­тбим.

Не­сколь­ко ма­лень­ких сне­жи­нок упа­ли на ко­ле­ни Бил­ли. Он дол­го на них смот­рел, по­том дох­нул на них, что­бы они рас­тая­ли. Еще не­сколь­ко сне­жи­нок за­ня­ли их ме­сто.

— Вот они, дья­воль­ские пе­рья.

Но На­тбим не со­би­рал­ся так лег­ко от­ка­зы­вать­ся от бла­го­дар­ной пуб­ли­ки.

— По хо­ду се­го­дняш­них со­бы­тий я ре­шил из­ме­нить пла­ны.

— Мо­жет, то­гда ос­та­нешь­ся? Не­на­дол­го? Ос­та­вай­ся, по­смот­ришь ро­ж­де­ст­вен­ские тор­же­ст­ва, а там бу­дет вид­но.

— Вряд ли мне за­хо­чет­ся еще ко­гда-ни­будь по­се­тить ве­че­рин­ку, — ска­зал На­тбим. — Это как в той ис­то­рии про пар­ниш­ку, ко­то­рый лю­бил тас­кать по ло­жеч­ке са­ха­ру, по­ка его ба­бу­ля не по­са­ди­ла его пе­ред це­лым меш­ком, да­ла лож­ку и ска­за­ла: «По­ка все не съешь, не дви­нешь­ся с мес­та!» По­сле это­го са­хар ему ра­зо­нра­вил­ся на всю ос­тав­шую­ся жизнь. — Он рас­хо­хо­тал­ся, раз­ду­вая ще­ки.

— Хо­ро­шо, что ты хоть мо­жешь над этим по­сме­ять­ся, — ска­зал Ден­нис, ко­то­рый то­же улы­бал­ся.

— А как же. Ес­ли не сме­ять­ся, то мож­но и с ка­ту­шек съе­хать, прав­да? Нет, я ре­шил плю­нуть на все, за­быть и рва­нуть в Бра­зи­лию на са­мо­ле­те. Там те­п­ло и нет ту­ма­нов. Во­да за­ме­ча­тель­но­го зе­ле­но­го цве­та, как в бас­сей­не. На­стоя­щий цвет Дэ­ви­да Хок­ни 9 9 Дэвид Хокни — современный британский художник, дизайнер и фотограф; известен серией картин, изображающих бассейны и их хозяев. . Ду­ши­стые бри­зы… Мо­жет быть, у ме­ня да­же по­лу­чит­ся про­жить там не­сколь­ко ме­ся­цев в свое удо­воль­ст­вие. А ка­кая там ры­ба! Ах, бо­же мой! Стей­ки из жел­то­хво­сти­ка… Там есть та­кой про­стой со­ус, с ним мож­но есть ры­бу или сме­ши­вать с дру­ги­ми со­уса­ми и при­прав­лять са­ла­ты. Вы­жи­ма­ешь чаш­ку со­ка лай­ма, хо­ро­шень­ко его со­лишь и ос­тав­ля­ешь так на не­сколь­ко не­дель. По­том про­це­жи­ва­ешь его и на­ли­ва­ешь в бу­тыл­ку с проб­кой. Все, он го­тов к упот­реб­ле­нию. Пах­нет он стран­но­ва­то, но на вкус про­сто пре­вос­хо­ден. Мож­но кап­нуть не­сколь­ко ка­пель на ды­мя­щую­ся по­сле гри­ля рыб­ную мя­коть. А ку­бин­ский зе­ле­ный со­ус? Лайм, чес­нок, во­дя­ной кресс, ост­рый пе­рец, сме­та­на и ко­рал­ло­вый омар. А я го­тов­лю кар­ри, мол­лю­сков с кар­ри, вы­мо­чен­ных в ко­ко­со­вом мо­лоч­ке, и по­даю их на лом­ти­ках коп­че­но­го па­рус­ни­ка. По­верь­те мне, это на­стоя­щий рай на та­рел­ке!