Анна Бялко - Гинекологическая проза

Маша встала и потихоньку двинулась вдоль коридора. Коридор, поворот, лестница – она добралась до своей палаты. Прежде чем войти, зашла в умывальник, плеснула в лицо водой. Из зеркала глянули на нее красные заплаканные глаза.

– Не сметь, – злобно сказала Маша сама себе, предупреждая новый потоп. – Не сметь реветь, дура.

Вошла в палату. Сюзанка, соседка, кинулась к ней:

– Ой, Маш, ну где ж ты ходишь, к тебе тут муж приехал, внизу ждет, вон записка!

Маша взяла клетчатый листочек, на котором Сашкиным четким почерком стояли ее фамилия и номер палаты, развернула. Сосредоточиться не получалось, слова упорно не желали складываться в осмысленные фразы. Лучшее, на что Маша оказалась способна среди потока обрывочных мыслей, это спросить у Сюзанки:

– Он сказал, внизу будет ждать?

– Ну не он, конечно, нянька сказала, будет ждать ответа, наверно, внизу, где ж еще-то.

– Я сама схожу, – Маша повернулась к выходу.

– Маш, ты с ума сошла, куда ты пойдешь, тебя не пустят. Какая-то ты не в себе, что с тобой?

– Схожу, – повторила Маша и вышла в коридор.

Откуда-то среди путаницы мыслей и горького кома отчаяния в душе у Маши появилась почти волшебная способность безошибочно ориентироваться в хитросплетенных коридорах и переходах здания. Она не могла бы сказать, каким образом она знает, куда идти, на какую кнопку нажать в лифте и в какой поворот завернуть, но через пять минут, ни разу не замедлив хода и не сбившись с пути, она очутилась в приемном холле на первом этаже. Маленькая незаметная дверь, через которую она вышла, находилась в пяти метрах – снаружи – от барьера, за которым цербером сидела нянька, принимающая передачи. Няньку со всех сторон атаковали счастливые родственники, да и вообще ей не было дела до того, что происходит перед барьером. Почти напротив дверки, прислонившись к простенку между окнами, стоял муж Саша.

Он не заметил жены, потому что, естественным образом, не ожидал такого ее появления, и это дало Маше крошечную паузу, промельк секунды, чтобы попытаться поймать хоть какую-нибудь связную мысль.

– Господи, ну что я ему сейчас скажу? Впрочем, – и это была первая разумная мысль за последний час, – может быть, он что-то знает и сам мне расскажет?

И тут она уже оказалась рядом с мужем, носом ему в плечо, его рука на затылке, и на мгновение ей стало легче, что вот уже и не одна, а есть рядом кто-то сильный, надежный, в здравом уме, не отравленный больничным слабодушием…

И это было так уютно-обнадеживающе, что она с новыми силами оторвала лицо от спасительного плеча, глянула мужу в глаза, спросила:

– Саш, ты что-нибудь знаешь, ты понимаешь, что с нами происходит?

И чудо кончилось. Не сразу, не вмиг, муж никуда не исчез, и рука его была все так же тепла и отрадна, но дивная секундная легкость – что кто-то, не ты, сейчас решит все проблемы и отведет беду рукой – стала меркнуть неумолимо, разгоняемая Сашкиными растерянными, путаными словами.

– Маш, я тоже толком не в курсе, теща сказала – ребенок дышать не может, лежит тут где-то, чуть не в реанимации, это бардак какой-то, с тобой же все было в порядке, я ничего не понимаю…

Маша молчала. Они успели выйти из здания клиники на улицу, в теплый июльский день, сели на лавочку во дворе. Под ногами на красновато-коричневой глинистой земле путались жесткие стебли цикория, подмигивали голубым глазом цветка.

Маша закрыла глаза. Сейчас, сейчас… Надо только сосредоточиться, привести мысли в порядок – ох, не кружилась бы еще так сильно голова, зачем, дура, столько ревела, ну ничего, сейчас, я справлюсь – сейчас я все пойму, расскажу Сашке, мы подумаем вместе и все обойдется, только бы не заплакать снова, нет, не буду, еще секунду… Ну почему всегда я должна все знать за всех, я не хочу быть сильной, пусть кто-то утешает и ободряет меня… Но никого нет, мама неизвестно где, Сашка ничего не знает, весь в своих закорючках, а девочка там… Моя девочка там…

– Да, девочка в реанимации, я там была, но меня не пустили, сказали прийти через час. Сколько сейчас времени? Без десяти шесть? Ну вот, через пятнадцать минут пойдем. Я не знаю, отчего это случилось, все было нормально, она кричала, я слышала, и баллов было восемь. Каких баллов – ну, ребенка оценивают по десятибалльной шкале, шкала Апгар, так что восемь – совсем неплохо. Не знаю, что теперь делать, сейчас узнаем, что врачи скажут – то и будем. Сама? А что сама? Что со мной может случиться? Да лучше бы со мной что-то случилось, чем так…

До сих пор Маша говорила тихим монотонным голосом, отвечая на мужнины вопросы как автомат, но под конец не выдержала, слезы снова вытекли наружу, она уткнулась лицом в Сашину майку и замолчала.

Саша тоже молчал. Может, это было и лучше, но Маше хотелось услышать хоть что-нибудь ободряющее, хотя бы, что тут никто не виноват. Почему-то казалось, что своим молчанием Сашка обвиняет ее, Машу, в том, что случилось, что это именно она недосмотрела, сделала что-то не так. Маша и сама все время искала подспудно свою вину, но сама – это одно, а от кого-то, пусть даже от мужа, тем более от мужа…

Она поднялась со скамьи.

– Пойдем, пора уже. Тут не так просто, пока еще доберемся…

Чтобы церберша на входе не цеплялась к Саше, они вошли в здание через другой подъезд, ведущий в поликлинику – там, в толпе людей, никто вопросов не задавал. Ведомая своим новым чутьем, Маша четко находила дорогу, безошибочно ориентируясь в безликих коридорах. Ее самое удивляла эта открывшаяся способность – в обычной жизни Маше, напротив, был присущ полный «топографический кретинизм» – извечная способность интеллигентной женщины заблудиться в трех прямых углах. Наверное, Центр принял меня и я теперь с ним срослась – мелькнула безумная мысль, но Маша от нее отмахнулась, потому что за последним пролетом лестницы, по которой они подымались, уже ждало их – и чем ждало, неизвестно – отделение реанимации новорожденных.

На этот раз их пустили внутрь. Давешняя тетечка, узнав Машу, молча взяла ее за руку и провела по узкому коридорчику в какую-то вроде приемной маленькую комнатушку, кивнула в сторону узкой скамеечки, стоявшей вдоль стены и вынула из шкафа белые халаты, зеленые бахилы, маски и шапочки на головы.

– Одевайтесь пока, я сейчас доктора позову.

Маша с Сашей стали торопливо натягивать выданную одежду, путаясь в завязках от бахил, и тут в комнатку вошла худенькая высокая женщина, довольно еще молодая, с усталым добрым лицом.

– Здравствуйте, меня зовут Ольга Викторовна, я ведущий врач вашей девочки…

Маша вскинулась было что-то спросить, но Ольга Викторовна сделала рукой останавливающий жест, дескать, не перебивайте, и Маша промолчала.

– Состояние ребенка тяжелое, в наличии синдром дыхательных расстройств, ателектаз легких, начинающаяся пневмония, была проведена интубация дыхательных путей, подключен аппарат «искусственные легкие», ребенок получает…