Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

– Не торопись сдаваться, – сказал Делани, – в конце первого часа. Что с тобой? В какое положение ты меня ставишь?

– Я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным работать со мной, если необходимость в этом отпала, – сказал Джек.

– Послушай, Джек…

На лице Мориса появилась добрая, обезоруживающая улыбка.

Ты что, обиделся на меня? Господи, ты – единственный актер, с которым я мог дружить, потому что ты был мужчиной, а не жалким…Он замолчал, посмотрев на свою секретаршу, сидевшую на ряд дальше от экрана.

– Извините меня, Хильда, – сказал Делани. – Я чуть было не произнес грубое слово. Уж-ж-жасно оскорбительное для женщин, – добавил он с утрированной эмоциональностью. – Им во все времена называли излишне чувствительных, легкоранимых актеров.

Он дружески похлопал Джека по плечу.

– Все не так катастрофично, Джек. Вот увидишь, дело пойдет на лад.

– Надеюсь, – сказал Джек. – Но так ли уж это важно? В конце концов, это не самая главная роль…

Он замолчал. Время откровенности еще не пришло, и Джек не стал говорить о том, что, познакомившись со сценарием и уже готовым материалом, он заметил много неудачных сцен, которые следовало переснять или выбросить; по мнению Джека, сделать это было важнее, чем отдублировать голос Стайлза, какой бы удачной ни оказалась замена.

– Это не какая-нибудь эпизодическая роль, – возразил Делани, – это краеугольный камень всей картины. И даже если бы речь шла о второстепенном персонаже, такой брак все равно способен превратить произведение искусства в жалкую подделку. Ты знаешь не хуже моего – ТУТ НЕ СУЩЕСТВУЕТ МЕЛОЧЕЙ.

Фанатизм, звучавший в голосе Делани, питался его убежденностью.

Один кадр, одна строка, одно движение, совершенное в критический момент, могут погубить двухчасовую картину. Или превратить ее в шедевр. Такова природа кинематографа. Джек. Почему, ты думаешь, я так бьюсь над каждой деталью?… Я знаю, что теоретически это так, – сказал Джек. Неудивительно, что он выглядит столь молодо, подумал Эндрус. Одержимые люди не стареют.

– Но здесь…

– И здесь, и везде, дружище, тоном, не допускающим возражений, заявил Делани– Начнем все сначала.

Они поработали еще полчаса; Джек добросовестно и безуспешно пытался вдохнуть жизнь в реплики. В середине одной фразы Делани поднял руку, и зажегся свет.

– На сегодня хватит, – сказал он.

– Плохо, произнес Джек.

– Так себе.

Делали добродушно улыбнулся. Потом он внимательно посмотрел на Джека.

– Ты о чем думаешь?

В душе Джека происходила борьба.

– Нет, – выдавил он из себя. – Ни о чем я не думаю.

– Счастливый человек, – заметил Делани. – Поедим? Джек снова заколебался.

– Я должен сначала позвонить в отель. У меня назначено свидание.

Джек набрал номер гостиницы. Портье сообщил ему, что синьорина Ренци собирается перекусить в ресторане «У Эрнесто», на площади Святейших Апостолов. Она будет рада, если синьор Эндрус составит ей компанию в час дня.

– Спасибо, – сказал Джек и опустил трубку. – Я занят, – обратился он к Делани.

Морис пристально глядел на Джека. Любопытно, подумал Эндрус, что прочитал он на моем лице, когда я говорил по телефону, – страх, предвкушение, радость?

Делани хмыкнул, собрал бумаги, и они вышли на улицу, под моросящий дождь, к автомобилям, припаркованным у подъезда.

– Джек, – сказал Делани, – Холт вчера говорил с тобой?

– Да, – ответил Джек.

– Ты в силах ему помочь?

– Побеседую кое с кем, – сказал Джек. Делани удовлетворенно кивнул.

Он – славный человек, этот Холт, – произнес режиссер. – Было бы хорошо, если бы мы сумели помочь бедняге. Джек не стал упоминать о контракте на три картины.

– Я постараюсь, – сказал он, поднимая воротник своего пальто.

– Спасибо, – произнес Делани. – Ты ему здорово понравился. Вчера вечером, вернувшись в клуб, он сказал мне, что у тебя доброе сердце.

– Это точно, – сказал Джек. – Я – человек с добрым сердцем.

– Сегодня Холты устраивают у себя коктейль, – сказал Делани. – Они очень хотят, чтобы ты пришел.

– Хорошо.

– И не сиди, забившись в угол, как вчера вечером.

– Ладно, – сказал Джек и подумал: «Надеюсь, вчерашний вечер не повторится».

– Гвидо знает адрес.

Делани сел в машину и уехал вместе с Хильдой.

Гвидо повез Джека на площадь Святейших Апостолов. Оказалось, что итальянец, как и Джек, говорит по-французски. Они отметили это открытие, выкурив по сигарете и обменявшись первыми суховатыми фразами. Гвидо пояснил, что он овладел французским в итальянской армии; его часть во время войны стояла под Тулоном. Джек сообщил, что уличное движение в Париже еще более ужасное, чем в Риме, а пасмурных дней в году больше. И все же теперь в зеленом «фиате» установилась более теплая атмосфера; Джек заметил, что, разговаривая, Гвидо ехал медленнее и реже подвергал их обоих опасности. Может оказаться, подумал Джек, что знание французского спасет мне жизнь.

Она сидела в дальней комнате у белой стены напротив двери. На девушке была та же одежда, что и вчера. Она без стеснения разглядывала компанию из трех мужчин, расположившихся в другом углу зала. Когда Джек направился к ней, она не сразу повернула голову в его сторону, и он успел подумать: «Где бы она ни была, чем бы ни занималась, она постоянно находится в контакте с мужским полом». Она улыбнулась Джеку, и его смутила нескрываемая животная радость, мелькнувшая на ее лице. Чувствуя, что трое мужчин смотрят на него, он испытал ту неловкость, что охватывала его в юности, когда он появлялся на людях с девушкой, которая была слишком накрашена, или вызывающе одета, или имела чересчур пышные формы. В таких случаях ему казалось: все окружающие догадываются, что их связывает.

Он опустился в кресло возле Вероники, коснулся ее руки и сказал:

– Я без ума от одной девушки, которая исчезла, не оставив ни адреса, ни телефона. Ты не знаешь, где ее можно найти?

Они кончили есть и принялись за кофе. Остальные посетители уже покинули ресторан. Джек произнес:

– Вчера ты куда-то перебралась. Не скажешь, куда именно?

– Что? – удивленно отозвалась Вероника.

– Вчера вечером, – неторопливо пояснил Джек, – когда я спал в отеле, ты вернулась туда, где ты жила, собрала свои вещи и ушла. Куда ты направилась?

Вероника растерянно посмотрела на него.

– Откуда это тебе известно?

И тогда он рассказал о визите Брезача, не упуская деталей, упомянув дождь, слезы, сцену в спальне. Лицо Вероники постепенно каменело, становилось все более безжалостным, полным презрения.

– Il cafone, – сказала она.

– Что это значит? Она пожала плечами.

– Многое. Ничего хорошего. Дурак, подлец…

– Как он узнал обо мне?

– Я ему сказала, – заявила Вероника. – Ты недоволен?