Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

– Эта поездка была недолгой, – сухо заметил Джек; слова Карлотты не тронули его.

Автомобиль остановился, и они вышли из него; Джек попросил Гвидо подождать их, сказав, что они вернутся скоро.

– «И на сем камне Я создам Церковь Мою» [53], – процитировал Джек.

Они пересекли площадь, окруженную колоннами, и направились мимо собора в сторону капеллы.

– Здесь сказано, – произнес Джек, касаясь Бедекера, – что лучшее время для осмотра капеллы – это утро.

Он недовольно поглядел на серое небо. – Наверно, имеется в виду июньское утро. Мы везде появляемся не вовремя, правда?

Он бывал здесь уже дважды, но оба раза большое количество перешептывающихся шаркающих туристов ухудшало восприятие живописи. Сейчас в капелле находилось всего несколько посетителей – два человека в черных одеждах молча сидели на скамейке у стены и пара студентов периодически переходили с места на место. Зал поразил Джека. Никогда еще произведения искусства не оказывали на него столь сильного воздействия. Он словно смотрел в глубокий кратер вулкана, коварное спокойствие которого таило в себе грозную опасность.

Эффект был вовсе не религиозным. Скорее антирелигиозным, подумал Джек. Глядя на потолок капеллы, Джек мог верить в Микеланджело, но не в Бога.

На потолке была изображена плоть. Человек есть плоть, Бог есть плоть, человек создан человеком, Бог создан человеком, все религии равны, все пророки и предсказатели в одинаковой степени правы и неправы, выбирай сам, кому из них внимать. На свитке дельфийской пророчицы можно разглядеть то же послание, что содержится в книге пророка Захарии: «Я пытаюсь угадать».

А на стене за алтарем, под фигурой Христа, пожилые атлеты корчились в ожидании Страшного суда; они казались воплощением той же самой мысли. Спасенные души, находящиеся по правую руку от Христа, не отличались печатью благочестия и святости от тех проклятых, что располагались по левую руку от Христа. Спасение зависело от произвола служащей кинотеатра, которая рассаживала зрителей в зале, руководствуясь своей прихотью.

Эта фреска напомнила ему другую, написанную не то Тьеполо, не то Тицианом и увиденную им в Милане. Она называлась, если он не ошибался, «Fortuna» – случай, удача, рок; на ней была изображена прекрасная женщина с обнаженной левой грудью. Из соска обнаженной груди струилось молоко, которое пили счастливые, улыбающиеся баловни судьбы. Чудесный, удивительный, своенравный источник пищи. Но справа от прекрасной женщины находились мученики, которых она била хлыстом, зажатым в ее правой руке. Неудачники, появившиеся не вовремя или купившие билет не на то место. Им досталась иссохшая правая грудь и хлыст. Произвол судьбы. Построй на этом свою церковь. Назови ее Первым, Последним и Единственным Судом. Брось на ее алтарь свои жертвоприношения.

Глядя на творение Микеланджело, Джек вспомнил фотографии, которые он видел после войны. Там были изображены тысячи обнаженных женщин, шагавших мимо врачей-эсэсовцев в немецких концентрационных лагерях. Доктора быстро осматривали каждую женщину и за десять секунд решали, может ли она быть использована в качестве рабочей силы или в каких-то иных целях. Женщины, успешно прошедшие осмотр, обретали право прожить еще один день. Остальных отправляли в газовую камеру. Возможно, подумал Джек, глядя на призрачный клубок тел за алтарем, Господь – это эсэсовский врач, Микеланджело обладал даром предвидения.

Он вспомнил Деспьера, родившегося и принявшего католическую веру в Байонне; этим утром его по католическому обряду похоронили в Африке. Мысль о том, что Деспьер или его душа станут объектом случайной, неразумной селекции, показалась Джеку непереносимой.

– С меня достаточно, – сказал Джек Карлотте. Я подожду тебя на улице.

Она молча стояла рядом с ним, разглядывая потолок сквозь очки. Ее лицо было серьезным, удивленным.

– С меня тоже, – сказала она. – Я иду с тобой.

Карлотта сняла очки, убрала их в сумочку и вместе с Джеком молча направилась по гладкому полу к выходу.

Небо было по-прежнему затянуто тучами, серая площадь навевала меланхолию. Они остановились перед фонтаном и посмотрели на огромный собор Святого Петра.

– У меня появилось тут любопытное ощущение, – сказала Карлотта. – Мне кажется, Микеланджело на самом деле не верил в Бога.

Джек пристально посмотрел на нее. «Неужели в капелле я, сам того не заметив, произнес вслух свои мысли?» – подумал он.

– Что случилось? – спросила Карлотта. – Почему ты так на меня смотришь?

– Потому что минуту назад я думал о том же самом, – ответил Джек.

– После нескольких лет совместной жизни, – сказала Карлотта, – супругам одновременно приходят в голову одинаковые мысли. Это и есть настоящая близость.

– Мы не женаты.

– Извини, – сказала Карлотта, – я забыла. Они оба, смутившись, стали разглядывать собор.

– Какая часть людей, строивших его, – спросила Карлотта, – по-твоему, действительно верила в Бога?

– Вероятно, большинство, – ответил Джек. – Век веры…

– Не знаю, – сказала Карлотта. – Результат их труда не дает ответа на этот вопрос. Взять, к примеру, сцены из Библии. Боттичелли нарисовал Моисея, преклонившего колена перед горящим терновым кустом. Но он же создал Венеру, встающую из пены. Во что он верил? В чудо несгорающего терновника или в чудо рождения Венеры из волн? Почему то, а не иное? Во что веришь ты?

– Когда мы были женаты, во что, по-твоему, я верил? – спросил он.

– Я полагала, что ты веришь в существование некоего Бога.

– Возможно, я и сейчас верю в него, – задумчиво произнес Джек. – Бог существует. Да, я в это верю. Но, по-моему, мы его не интересуем. Во всяком случае, так, как это понимается любой из религий. Ему нет дела до того, что мы убиваем себе подобных, не чтим отца и мать, соблазняем жену соседа. Я не ощущаю, что я для него что-то значу. Если Бог существует, то он, вероятно, ученый, а этот мир – одна из его лабораторий, где он занимается вивисекцией и наблюдает за результатами химических экспериментов. Нас заживо режут на части, отравляют, мы умираем миллионами, словно подопытные обезьяны.

Он говорил, яростно выплескивая из души боль, вызванную бессмысленной гибелью Деспьера.

– Обезьянка, используемая для контроля и умирающая, потому что она не получила прививку, грешна перед Богом не более, чем та, которой предварительно сделали спасительную инъекцию и которая отделается легким двухдневным недомоганием. Вероятно, мы все – обезьянки Господа. Мы страдаем и гибнем, удовлетворяя его научный интерес. Чувство вины, которое мы испытываем, нарушая то, что мы считаем Его заповедями, – всего лишь забавный вирус, который он сумел выделить и подчинить себе. А вера, возможно, – это просто побочный эффект, вызванный вирусом вины, вроде аллергии на антибиотики.