Чак Паланик - Дневник

Рисунок на мольберте, утонувшая в океане девочка, упал на пол, и кровь с мочой пропитали его насквозь. Он испорчен. Картина исчезла.

Мисти не может сжать руку в кулак. Ее глаза постоянно норовят захлопнуться. Сырой потек слюны сбегает из уголка рта, и боль от укола в груди тускнеет.

А Грэйс с доктором поднимают ее на ноги. Снаружи, в коридоре, ждет еще несколько человек. Еще несколько рук обвивают ее с двух сторон, и замедленно несут ее вниз по лестнице. Они плывут мимо печальных лиц, которые наблюдают с каждой лестничной площадки. Полетт, и Рэймон, и кто-то еще, Питеров друг-блондин из колледжа. Уилл Таппер. С той же мочкой уха в виде двух острых кончиков. Весь музей восковых фигур острова Уэйтензи.

Повсюду вокруг так тихо, только ее гипс тащится, стуча о каждую ступень.

Толпа людей заполняет сумрачный лес полированных деревьев и замшелого ковра вестибюля, но все отшатываются назад, пока ее несут через столовую. Здесь все старинные семейства островитян: Бартоны, Хайленды, Питерсены и Перри.

Среди них нет ни одного летнего лица.

Потом распахиваются двери Древесно-золотого зала.

На шестом столике на четыре персоны у окна – что-то, укрытое одеялом. Профиль детского лица, плоская грудь маленькой девочки. И голос Грэйс говорит:

– Быстрее, пока она еще в сознании. Дайте ей взглянуть. Поднимите одеяло.

Снятие покрова. Подъем занавеса.

И позади Мисти толпятся все ее любопытствующие соседи.

НА ХУДФАКЕ Питер однажды попросил Мисти назвать цвет. Любой цвет.

Он приказал ей закрыть глаза и стоять неподвижно. Можно было ощутить, как он подступил близко. Его тепло. Можно было унюхать его распустившийся свитер, и как его кожа источает горький запах полусладкой шоколадной плитки. Его личный автопортрет. Его руки подцепили ткань ее сорочки, и холодная булавка царапнула кожу под ней. Он предупредил:

– Не шевелись, а то могу нечаянно уколоть.

И Мисти задержала дыхание.

Ты чувствуешь?

При каждой встрече Питер давал ей очередной предмет бижутерии. Броши, браслеты, кольца и ожерелья.

С закрытыми глазами, в ожидании, Мисти сказала:

– Золотой. Золотой цвет.

Продевая пальцами булавку сквозь ткань, Питер отозвался:

– Теперь скажи мне три слова, которыми можно описать золотой.

То была старинная разновидность психоанализа, рассказал он ей. Изобретенная Карлом Юнгом. Она была построена на общих мотивах. Вроде самокопательной игры для вечеринки. Карл Юнг. Мотивы. Бескрайнее общее подсознание всего человечества. Джайнисты, йоги и аскеты – вот культура, в которой Питер рос на острове Уэйтензи.

С закрытыми глазами, Мисти назвала:

– Сверкающий. Дорогой. Приятный.

Питеровы пальцы защелкнули крошечную булавку броши, и его голос произнес:

– Хорошо.

В той прошлой жизни, на худфаке, Питер попросил ее назвать животное. Любое животное.

Просто на заметку: эта брошь была позолоченной черепашкой с большим треснувшим зеленым камнем вместо панциря. Голова и лапы были подвижные, но одной лапы не хватало. Металл так потемнел, что уже натер на сорочке черное пятно.

А Мисти оттянула ее от груди, разглядывая ее, любя ее без особой причины. Откликнулась:

– Голубь.

Питер отступил в сторону и махнул рукой, предлагая с ним пройтись. Они пересекали кампус, между кирпичных зданий, узловатых от плюща, и Питер сказал:

– Теперь назови мне три слова, которые описывают голубя.

Шагая рядом, Мисти попыталась вложить свою руку в его, но он сцепил их за спиной.

Шагая, Мисти ответила:

– Грязный, – сказала Мисти. – Дурной. Уродливый.

Ее три слова, описывающие голубя.

А Питер глянул на нее, закусив зубами нижнюю губу, его складочная мышца прижала брови друг к другу.

В той прошлой жизни, на худфаке, Питер попросил ее назвать водоем.

Шагая рядом, Мисти отозвалась:

– Морской путь Сент-Лоуренс.

Он оглянулся на нее. Остановился.

– Назови три прилагательных, которые его описывают, – сказал он.

А Мисти закатила глаза и ответила:

– Суетливый, торопливый и переполненный.

А Питерова мышца levator labii superioris подтянула верхнюю губу в насмешливой гримасе.

Шагая с Питером, она услышала от него еще лишь один последний вопрос. Питер сказал представить, что ты в какой-то комнате. Все стены белые, нет ни окон, ни дверей. Он попросил

– Расскажи мне в двух словах, как ты воспринимаешь эту комнату.

Мисти ни с кем до сих пор не встречалась настолько долго. Ей виделось, что это вроде замаскированных приемов, которыми возлюбленные узнают друг друга. Как Мисти знала, что любимый Питеров вкус мороженого был «тыквенный пирог», – ей не казалось, будто вопросы что-нибудь значат.

Мисти ответила:

– Временная. Перевалочная, – сделала паузу и закончила. – Сбивающая с толку.

В прошлой жизни, все шагая с Питером, не держась за руки, она услышала, как работал тест Карла Юнга. Каждый вопрос был способом сознательно достичь подсознания.

Цвет. Животное. Водный бассейн. Белоснежная комната.

Каждое из них, сказал Питер, это мотив, по Карлу Юнгу. Каждый образ отражает какую-то сторону личности.

Упомянутый Мисти цвет, золотой, – то, как она видит себя.

Она охарактеризовала себя, как «сверкающую», «дорогую» и «приятную».

Животное – то, как мы относимся к окружающим.

Она охарактеризовала людей, как «грязных», «дурных» и «уродливых».

Водный бассейн отражал ее половую жизнь.

Суетливую, торопливую и переполненную. По Карлу Юнгу.

Все наши слова выдают нашу руку. Наш дневник.

Не глядя на нее, Питер сказал:

– Твой ответ меня нисколько не удивил.

Последний вопрос Питера, про белоснежную комнату, – он сказал, мол, эта комната без окон и дверей характеризует смерть.

Смерть для нее будет временной, перевалочной и сбивающей с толку.

ДЖАЙНИСТЫ БЫЛИ сектой буддистов, которые утверждали, будто умеют летать. Умеют ходить по воде. Могут понимать любой язык. Говорят, будто они могли превратить дешевый металл в золото. Умели лечить калек и исцелять слепцов.

Закрыв глаза, Мисти слушает рассказ доктора обо всем этом. Она слушает и рисует. Она встает засветло, чтобы Грэйс заклеила ей лицо. Липкая лента снимается после заката.

– Считается, – говорит голос доктора. – Что джайнисты умели воскрешать мертвых.

Все это они могли делать потому, что мучили себя. Голодали и жили без секса. Именно такая жизнь, полная тягот и боли, давала им волшебную силу.

– Такое суждение называют «аскетизмом», – сообщает доктор.

В продолжение его речи Мисти молча рисует. Мисти трудится, а он держит нужные ей краски, кисти и карандаши. Когда она заканчивает работу, он меняет лист. Делает то, что раньше делала Тэбби.