Ханс-Улав Тюволд - Хорошие собаки до Южного полюса не добираются [litres]

– Сотню?

– Да, сотню.

– А это много?

– Не знала, что тебя это волнует.

– Похоже, волнует.

Фру Торкильдсен не ответила, но ее дальнейшие действия свидетельствуют о том, что мои слова не остались без внимания, мои мысли подтолкнули ее мысли, повели их по другому руслу и образовали новые модели, превратившие слова в действия. Мысли эти заставили фру Торкильдсен встать с кресла и пройти в комнату за ванной – сейчас мы эту комнатку почти не используем. Она порылась в ящиках и, шагая быстро, почти с нетерпением, вернулась обратно и уселась за стол. Еду я не унюхал, но на всякий случай последовал за ней и улегся под столом – никогда не знаешь, перепадет ли тебе что-нибудь вкусненькое.

Фру Торкильдсен сидит за столом и что-то пишет. Хотя… пишет ли? Когда она переносит свои мысли на страницы дневника, то слова издают неровный, прыгающий звук, а сейчас ручка двигается по бумаге размеренно, не отрываясь. Листок. И еще листок, так же размеренно, и снова, и опять, мне даже спать захотелось, я придвинулся к ногам фру Торкильдсен и растянулся на полу. Но ненадолго. Отдых мой был нарушен одним из самых грозных звуков в мире.

Ножницы.

«Чик-чик, – хором приговаривали бумага и ножницы, – чик-чик-чик!»

Фру Торкильдсен все резала, и чем дольше, тем нежней становился звук. Она резала все медленнее и медленнее, а затем звук наконец затих, и фру Торкильдсен глубоко вздохнула. Это означало, что она довольна. Она встала из-за стола. Я тоже поднялся.

– Видишь, – фру Торкильдсен вытянула руку с зажатым в ней обрывком бумаги, от которого ничем, кроме бумаги, не пахло, – видишь, что это?

Я при всем желании не мог ответить утвердительно, но фру Торкильдсен это не тревожило. Она подошла к низенькому столику перед диваном – она непонятно почему утверждает, будто столика этого боится, и поэтому он всегда накрыт длинной, до пола, красной скатертью, – бережно положила бумажку на скатерть, после чего опять спросила:

– Теперь видишь, что это?

Спереди бумажка чуть походила на островерхий дом, в котором стоит шхуна «Фрам», но когда я обошел столик и взглянул на нее со стороны, то увидел вот что:

Замерев, я разглядывал маленькую бумажную фигурку на столе, не уверенный в том, что она обозначает, но потом, сам от себя не ожидая, вдруг выпалил:

– Это волк. Бумажный волк.

– Вообще-то это гренландская собака, – сказала фру Торкильдсен.

– Ага, я так и сказал.

Сегодня к нам ни с того ни с сего нагрянул Щенок.С Сучкой. По их словам, они заскочили по дороге, потому что все равно оказались тут по соседству, но визит их производил впечатление тщательно спланированного. Сколько было времени, не знаю – утро, оно и есть утро, и фру Торкильдсен спала заслуженным безмятежным сном. Я лежал в коридоре, на Майоровых ботинках, и медитировал под мантру «завтрак». Мочевой пузырь меня не беспокоил, в нем вполне уместилось бы еще что-нибудь, но когда в ушах затрезвонил звонок, я обстоятельно залаял и, даже толком не проснувшись, вскочил. Когда звонят в дверь, я каждый раз обстоятельно лаю, однако сейчас ситуация сложилась иная. Это был сигнал тревоги, а капитан по-прежнему лежал в каюте без сознания, утомленный вчерашним непростым рейсом.

В замочной скважине повернулся ключ, я замолчал и, не дожидаясь, пока дверь откроется, метнулся в спальню к фру Торкильдсен и снова зашелся лаем, хотя фру Торкильдсен, судя по всему, проснулась. Но хорошими новостями это не назовешь.

Вытаращив глаза и разинув рот, фру Торкильдсен уставилась на меня. Из-под рубашки торчали ее щуплые, костлявые ноги, растрепанные волосы топорщились во все стороны, и все в ее облике выдавало смятение. Старая рабочая лошадка по пути на бойню.

В прихожей послышались голоса.

– Это Щенок с Сучкой, – прошептал я, намереваясь лишь успокоить ее, но шепот только испортил все дело.

Паника фру Торкильдсен перекинулась на меня. И в этот момент я вспомнил слова Майора: «Паника и оцепенение – две стороны одной медали. Но лучше уж принять неверное решение, чем вообще не принимать никакого».

И, как и обещал Майор, стоило мне принять решение, как паника испарилась. Мое сердце два раза ударить не успело, а я уже избавился от страха и приготовился действовать.

– Ложитесь в кровать, – скомандовал я, – я все улажу.

Я решил перейти в наступление, застав их врасплох, – разыграть этот козырной туз любой битвы.

Мерзавцы, оккупировавшие прихожую, ждали жалкого маленького Шлёпика с виляющим хвостом, вечно радующегося встрече со старыми знакомцами. Разумеется, ведь именно таким они и привыкли меня видеть. Вот что делает с нами имя. Имя имеет значение, что бы там ни говорили.

На самом деле меня зовут не Шлёпик. Шлёпик – это моя рабская кличка, которую дал мне купивший меня Майор. Вообще-то когда меня, вымазанного в собственной блевотине, только привезли сюда, Майор дал мне имя Ялмар. Но фру Торкильдсен со следующего же дня стала называть меня иначе. Шлёпиком Торкильдсеном. В принципе, мне все равно, потому что мое настоящее имя – Сатан Свирепый с Адской псарни.

И сегодня утром Сатан зарычал и оскалился. Упершись лапами в пол, он издал тихий рык и обнажил клыки. Где именно у меня внутри образуется этот звук, я не знаю. Я и сам слегка напугался.

На миг мне показалось, будто Щенок собственным глазам не поверил, а еще я почуял запах страха. Настоящего. Это вам не «Ой, Шлёпик, какой ты грозный!» – делано придурочным голосом. Щенок замолчал. Сердце у него стремительно заколотилось. И он, трус, спрятал за спину руки. Похоже, наш Щеночек тоже «бояться собаков». Он быстро убрал уже занесенную над порогом ногу. Молодец, хороший мальчик. Забирай свою Сучку и валите отсюда по-тихому, а то хуже будет. По-тихому, я сказал.

Сучка все поняла сразу и, не проронив ни слова, воспользовалась входной дверью, вот только не для входа, а для выхода. Щенок остался один, по-настоящему напуганный. Он так испугался, что принялся звать маму.

– Ма-ама! – вопил он.

Фру Торкильдсен не отвечала.

– Ма-ама! – снова заорал он.

Я повернул голову в сторону спальни, и в следующую секунду он шлепнул меня свернутой газетой, свежей и шуршащей, еще недавно лежавшей в почтовом ящике. На первый взгляд ничего в этом страшного нет – подумаешь, шлепнули псину газетой, однако этого более чем достаточно, чтобы наколдовать звезды, луну и планеты, особенно если правильно рассчитать соотношение силы и меткости. Щенок такое соотношение освоил отлично, это я, можно сказать, давно уяснил. Да, я был побежден и больше не рычал – вместо этого я, как это ни нелепо, ощущал стыд.