Светлана Нечай - Огненный палец

— Я останусь с папой, — тихо сказал мальчик.

— Да, конечно, — кивнул учитель.

Кочет появился с покрасневшими глазами и банкой консервов.

— Сейчас сообразим поесть! — сообщил радостно. Ликование заливало его, как волны маяк. Кочету хотелось петь и гладить учителя по голове, вместо снова стиснул сына.

Учитель посудил, намеки Ольги на некоторые странности мужа не лишены основания.

— Добрый человек, — обратил к нему сияющее лицо Кочет, — я сегодня воскрес из мертвых. Я спасся от ада, я готов целовать и пауков, потому что и они — Божье творение. Ты привез моего сына — это Бог сделал твоей рукой, а значит, ты добр в глазах Бога.

Имя Бога, произносимое, разговор о Нем, — все доставляло Кочету неизъяснимое, никогда не испытанное наслаждение.

— В этом доме, один, я не был даже искушаем, я был туп. С детства, как проказой, томился мечтой о небе. Во всех юношеских сумасбродствах, попойках и преступлениях был томим тоской по нездешнему. Я лез к людям, ища божества, и бежал от людей в пустыню, где лишь демоны. Знаком с ними ближе, чем ты с инспектором РОНО. Я называл Несказанное разными именами, и ни одно из них не было истинным, и я спрашивал о дороге на небо у призраков. Слишком человек, озирался среди иродов иерархии и примеривал к ним венец Царя.

Тезис о пути к Богу лишь через посредство иерархии — насилуемое наследие неоплатонизма, заговорил в учителе философ. Гностики осудили двенадцатый эон, Софию, лишь за небрежение иерархией. Но христианство, особенно восточная его ветвь, знает по сути лишь стояние предельно одинокого человека — перед лицом одинокого Бога. Здесь роль иерархии активно игнорируется и тем ставятся под подозрение все ее представители, включая знаменитых архонтов.

— Конечно, я ничтожество, — продолжал Кочет, — но когда меня держит за руку Бог, я истаеваю, как воск, и делаюсь на краткое это время человеком. А потом снова приходят бесы и бросают в глаза пыль мелких сомнений, мелких досад. Тогда я забываю Бога моего и проваливаюсь в зловонное болото. Но послушай, сынок! Я обещаю! Мне достанет сил бороться. Если меня не покинет Бог, — грустно прибавил Кочет и замолчал.

— Ты интересуешься Богом? — откликнулся Артур. — А меня больше интересует кофемолка. Куда ты ее девал, а, папа?

Кочет достал кофемолку. В тишине потрескивали поленья.

— Я мог бы поздравить тебя со вступлением на тесный путь спасения, — заговорил учитель, — но это прозвучало бы глупой шуткой. Дай Бог тебе мужества, и терпения, и всех взыскуемых добродетелей.

— Я знаю девушку, она избрала нищету и бродяжничество во имя Христа. А я — у меня есть сын, и дом, и родина. Что мне принести в дар Богу?

— Сокрушенное сердце, — машинально ответил учитель, читавший в свое время богословов. — Мальчик должен продолжить учебу в школе, — прибавил.

Кочет взглянул на него с испугом.

— Я сам буду отвозить и привозить его, при хорошей дороге, конечно.

Кочет сгорбился:

— Приедет Ольга и заберет.

— Будь тверже. Ты тоже, Артур. Со своей стороны, постараюсь убедить Ольгу не делать этого. — Учитель встал. — Поехал. Уже темнеет.

Но в окно громко стучались Себастьян и Люда. Кочет отодвинул засов. Двое пристально и протяжно глядели в его изможденное лицо. Неожиданно Кочет заметил, что с Людой не все в порядке. Кажется, была мертва, и то, что он видел перед собой, походило скорее на призрак.

— Себастьян, — севшим голосом прошептал Кочет, — что случилось?

— Я ее убил, видишь ли, — виновато откашлялся последний.

— Но ведь нож остался у меня дома, — нашел зацепку Кочет.

— А я так. Я верхом на шаре шарахнул.

— Значит, ты тот, который на шаре… А где второй?

— Какой второй?! — вскрикнул Себастьян и заколыхался.

— Почему же ты не на небе? — укоризненно обратился к Люде Кочет.

Она подняла правую руку. Огненный палец ярко светился в темноте.

— Что же делать? — заволновался Кочет.

— Будь искренен в твоей любви к Богу. До конца искренен.

— Как раз огненным пальцем сестричка меня и пнула, — пожаловался Себастьян.

— Разве я не…

Тут только Кочет заметил, что Себастьян не более плотен, чем Люда.

— Ты тоже убит? — воскликнул он.

— Нет, ты не искренен, пока остается двойственность между любящим и сознающим любовь.

— Я же говорю, пальцем чикнула.

— Хорошо, а где же второй? — снова вспомнил Кочет.

— А где первый? — раздался за спиной голос учителя. — С кем мы беседуем, собственно?

— С привидениями, — признался Кочет. — Кажется, случилось несчастье. Девушка-странница, о которой я говорил, и ее брат убиты.

— О! — недоверчиво протянул учитель. — Может быть, расстроенные нервы? Мне не приходилось общаться с привидениями.

— Это ужасно, когда тебя не видят живые, — прошептал Кочет. — Как же помочь им? Где мертвые тела?

Учитель между тем направился к машине и в темноте едва не столкнулся с новым пришельцем.

— Привет, хозяин, как тебя звать, забыл. Пойдем со мной! — ухватившись за руку учителя, горячечно заговорил тот, но, заглянув учителю в лицо, отпрянул, извинился и направился прочь.

— Себастьян! — во весь голос крикнул с порога Кочет.

— А? — обрадовался тот. — Я уж решил, дом перепутал.

Кочет и Себастьян вошли, учитель, потоптавшись и перекурив, следом.

— …Уже наступила темнота, вот как теперь, я брел вслепую, проваливаясь то и дело в сугробы, как вдруг, споткнувшись обо что-то, упал, и руки мои ощутили совсем не снег. Я разгреб и увидел двух закоченелых мертвецов, лежащих рядом. Стало жутко, я хотел уйти с этого места, но почему-то наклонился к лицам. И узнал Люду. Тот, второй, наверно, набросился на нее, но сам почему-то мертв… Я оттащил трупы на обочину и заметил место. Так вот, теперь мне надо отвезти Люду домой. Хотел дойти до деревни впереди, но вспомнил, что ты неплохой мужик, и вернулся. — Он просительно взглянул на Кочета. — Сестричка уже мертвая, и все наши споры потеряли смысл. А я боюсь ее Бога! Он страшен! Если ее, невинную и так любившую Его, смял, что же будет с нами? Тот, библейский, дарил своим праведникам славу и богатство, и долгоденствие. А этот, едва Люда сделала несколько шагов Ему навстречу, — убил. Зачем?!

— Отроче, спокойней, — вмешался учитель. — Ты полагаешь, что жизнь — самое бесценное из сокровищ? Разве не встречал ты в той же Библии, что блаженство даруется праведникам в основном после окончания оной? Бытие не исчерпывается жизнью, и ни один философ всерьез не настаивал на безусловном благе того, что начинается как жизнь. Если Бог выбирает созревшие колосья, то ему незачем ждать, пока сгниет и стебель. Нет способа достичь другого берега, кроме как вытряхнуться из тела.

— Избыток блаженства непереносим сердцем человеческим, — в смятении ведения проговорил Кочет.