Ирина Верехтина - Длинное лето

Недолго думая, Остап раскорчевал на «ничейной» полосе длинную ленту земли, скрытую от чужих глаз за черёмухами, и посадил пять вёдер картошки. Осенью соберут пять мешков, и можно жить, с голоду не помрём, и на пальто дочке хватит, и на сапоги. Главное, дочку вырастить, человеком чтоб стала. В Академию живописи поступать – репетитор нужен, опять же, деньги уйдут немалые, сокрушался Остап. А про себя уже решил: осенью картошку продадим, да смородину, да яблоки, да вишню. И наймём репетитора. Ничего, выдюжим, главное – дочку выучить.

О том, что в Строгановку без Художественного училища поступить, мягко говоря, проблематично, Остап не знал, да и откуда он мог это знать? Вика заикнулась было об училище, но ей было сказано: «Закончи сначала школу, а там поглядим. Наймём репетитора и поступишь сразу в Академию». Наталья была согласна с мужем: или училище, или академия. – «Это сколько же лет ты учиться собираешься? Нам за квартиру хозяйке платить, да за участок целевые взносы немалые. Мы с отцом не железные. Нет, мы не против, учись на дневном, только выбери что-то одно.

Вика выбрала Академию.

Иван Андреевич мог бы её разубедить, объяснить, что поступить в Академию без Художественного училища под силу только гению, да и то… Но болезнь жены ввергла его в депрессию, а после выходки Остапа с переездом в Загорск Мацковский виделся с внучкой от случая к случаю.

Остап с Натальей не позволяли себе баловать единственную дочь. Вика росла самостоятельной и к тринадцати годам унаследовала отцовскую деловую хватку и жёсткий прагматизм своей матери. Она принимала как должное возложенные на неё обязанности и права, которых, к слову, у девочки было – более чем. Родители ей полностью доверяли, со спокойным сердцем отпуская на дальние велосипедные прогулки, не упрекали за позднее возвращение: во сколько бы девочка ни вернулась домой, как бы поздно ни легла, она встанет вовремя.

В детскую школу искусств её приняли безоговорочно. Викины натюрморты, в которых аквамариновый цвет сочетался с сочно-сиреневым (фоном служил тёмно-зелёный), розовый – с лимонно-жёлтым (фон бледно-фиолетовый), а салатно-зелёный с густо-горчичным (фон сочно-бордовый) – Викины необыкновенные натюрморты поражали педагогов, повидавших на своём веку многих талантливых учеников. Девочка не только «видит» цвет, она его чувствует. И заполняет цветом пространство, создавая живую, дышащую цветовую гамму. Ей бы пейзажи писать, а она о реставрации мечтает. Загубит талант.

Вика, однако, так не считала и собиралась поступать в Академию живописи имени Строганова, на кафедру реставрации. Репетитора отец ей обещал, но поставил условие: летние каникулы она проведёт на участке. Вика согласилась не раздумывая: раз в неделю выполоть сорняки и разрыхлить яблоневые и вишневые приствольные круги – невеликий труд, с клубникой она тоже справится, а картошку можно не окучивать, вырастет и так. Нет, пожалуй, один раз всё-таки надо окучить. Вернутся с Байкала родители, и скажут, что ей ничего нельзя доверить.

Вы спросите, почему она с такой лёгкостью согласилась работать в каникулы, когда другие отдыхают, и даже Викины родители на целый месяц укатили на Байкал (отцу путёвку дали на работе, за полцены, вот они и поехали). – Потому что вырученные от продажи ягод и картошки деньги отец обещал Вике – все до копеечки, на репетитора. И тогда она поступит в Академию. И сбудется её мечта. А Байкал – никуда не денется, Байкал у неё впереди. Сначала Строгановка, потом Байкал.

Вика знала, что байку о профкомовских дешёвых путёвках Остап придумал для жены: у Натальи от переживаний и работы на износ началась нервная депрессия. Байкал был для неё не отдыхом, а скорее, лекарством. Наталья не горела желанием ехать и боялась за дочь, которая не сможет как следует отдохнуть перед последним учебным годом и выпускными экзаменами. Остап, в свою очередь, опасался за здоровье жены, которой врач настоятельно рекомендовал санаторий. Призвав на помощь дочь, он уговорил-таки Наталью. Точнее, уговорила Вика, безапелляционно заявив матери, что месяц без родителей будет для неё праздником, с огородом она справится шутя, вода рядом, целый пруд, а в магазин она будет ездить на велосипеде.

Вика страшно гордилась собой: не каждую девочку в пятнадцать лет оставят одну на целый месяц, не каждой доверят дачный участок, это взрослая ответственность. И доверие – тоже взрослое. Она ни за что не признается родителям, что крутится как белка в колесе, устаёт, а на велосипеде катается раз в неделю, позволяя себе честно заработанный выходной. За продуктами приходилось ездить в посёлок, поскольку магазина в «Красной калине» не было даже в проекте. Продуктов в поселковом магазине тоже не было, если не считать рыбные консервы, муку и крупу. Консервы Вика на дух не переносила, мука ей тоже ни к чему, а из крупы можно сварить кулеш. Вика добавляла в кулеш щепотку соли, луковку и ложку-другую растительного масла, и получалось вкусно, особенно если ты целый день не разгибала спины.

Вика не представляла, сколько стоят занятия с репетитором. И всерьёз верила, что денег от проданной картошки и яблок ей вполне хватит. Деньги, оставленные родителями на продукты, она тратила предельно экономно, отложив большую часть на вожделенного репетитора. Родителям об этом знать не полагалось. Как и о том, что картошку она не окучивала, потому что легче умереть, чем окучить три длинные-предлинные грядки. Вика легкомысленно прошлась по картошке тяпкой, порубив лебеду и сурепку, которая нагло вылезла там, где её не просили. И сочла проделанную работу достаточной.

И теперь с ужасом смотрела на незнакомых девчонок, держащих за концы мешок с картошкой, которая уже никогда не вырастет. А значит, репетитора не будет, и в Академию ей придётся готовиться самостоятельно. От этой мысли в животе у Вики стало холодно, словно она проглотила кусок льда.

* * *

Услышав о плеере и о картошке, Эмилия Францевна сорвала с себя фартук, крепко взяла внучку за руку и не слушая её «Не пойду, не хочу!» потащила на место преступления. До участка Пилипенко от них четыре улицы, так что зрителей набралось достаточно. Всю дорогу Эмилия Францевна не замолкала, гневно восклицая: «Среди бела дня ограбили! Es ist empörend!, Es ist unerhört! (немецк.: Это возмутительно! Это неслыханно!).

– Нет, вы посмотрите на них! Кого они вырастили, Пилипенки эти? Воровку малолетнюю! Das ist Mist! Der kleine Schlampe! (немецк.: Вот дрянь! Маленькая свинья!) По ней колония плачет! Гнать их из «Калины» в три шеи…

С наглой хозяйкой «треугольника» она разберётся, будьте уверены. Девчонке не поздоровится. Будет прощения просить за отнятый плеер, на коленях, перед всеми. «Schaiss…(грубое ругательство). Eine faule Sache»( нем.: дело дрянь).