Ирина Верехтина - Длинное лето

Чермен оказался под стать своему дяде – умелым и оборотистым. На деньги, вырученные от продажи дома, в Москве сняли квартиру, с которой через полгода съехали – Чермен устроил тёщу в ЖЭК, где она только числилась, а работал кто-то другой (Эмилия не спрашивала, кто. Зять не любил вопросов).

Втроем они перебрались в служебную квартиру на первом этаже, с паркетными полами, которые Чермен застелил коврами, разбросав по ним красиво расшитые подушки. Инга светилась от счастья, Эмилия Францевна была благодарна зятю за дочь, пекла его любимые пироги с брынзой и вязала «приданое» для будущей внучки. Инга поступила на курсы дизайна интерьера и ходила, по определению Чермена, «сильно гордая», заявив мужу, что по окончании курсов он своей квартиры не узнает. – «Ты сначала ребенка роди, интерьером после займёшься» – улыбнулся Чермен.

Летом к ним приехал Гасан. Поздравил двоюродного брата с рождением дочери, завалил дорогими подарками Ингу с матерью, и подключив свои связи, устроил Чермена на работу, о которой Инга молчала, а Эмилия Францевна не спрашивала. В сказку про телефонный узел, где зять, получив в армии специальность связиста, «ставил телефоны», Эмилия Францевна не поверила.

О том, в каком ведомстве работал Чермен, на дачах никто не знал. Эмилия Францевна жила на даче с весны до осени и от души радовалась, когда к ней заглядывали соседки. Накрывала на террасе чайный стол и вела неспешные разговоры об огурцах, которые не растут и чахнут, и она поливает их водой, разведенной молоком. О вишенье, которого в этом году уродилось много, а внучка любит вишневый компот. О соседских девчонках, которые «цельный день без толку болтаются и вконец распустились».

– Каникулы у них, заняться нечем, вот и распустились.

– Нашей-то родители распускаться не дают, нашей мать заниматься велит, два часа каждый день: английский, французский, математика и русский. Да гимнастика утром и вечером, да хеквандо это треклятое, смотреть страшно, что она с собой вытворяет. Одним словом, при деле девчонка. И с подружками поиграть успевает, и бабушке помочь, и в пяльцах вышивать умеет. И в бочку залазит поливальную, а вода-то ледяная, из скважины. Она закалённая у нас, не простужается. Ещё танцами занимается, они её возят после школы в студию, – хвасталась Эмилия Францевна, умудряясь проговорить весь вечер и ни словом не обмолвиться о зяте и о дочери.

«Хитрожопая» – определили калиновцы. Они работали в одном проектном институте и знали друг о друге всё. Ну, или почти всё. И теперь изнемогали от любопытства и строили догадки и предположения о Чермене, неведомо как оказавшемся членом СНТ «Красная калина». Участок ему якобы подарил брат, Николай Садеков.

– Никакие они не братья! Николай у нас десять лет работает, о брате ни словом не обмолвился – шептались калиновцы. – Татары народ дружный, это всем известно, но такие подарки не дарят даже братьям. Продал Николай участок, ясно как день. И дом продал. Для кого строил – махину такую? Кирпич фигурный, крыша ломаная, подвал бетонный, громадный. Денежки выгодно вложил и продал.

– Ну, продал, так что? Участок Садеков получил по праву, десять лет проработал. А что продал, это его личное дело. Хотя некрасиво, конечно. Мог бы своим уступить, сотрудникам.

– А он «своему» и продал! Свояк свояка видит издалека.

* * *

Чермен приехал в пятницу вечером. Молча выслушал сбивчивый рассказ Эмилии, молча обнял зарёванную дочь и не сказав ни слова ушёл к Пилипенкам. Вернулся мрачнее тучи. Не позволив себе эмоции, скомандовал дочери: «Спать. Утром мы поговорим, и ты мне всё расскажешь. А сейчас тебе пора спать, смотри, у тебя глазки закрываются, спать хотят…» – Чермен поцеловал Розу в заплаканные глаза, сгрёб её в охапку, как маленькую, и понёс наверх…

Утром у Чермена был тяжелый разговор с дочерью. Роза плакала и повторяла, что она не виновата. Но Чермен был непреклонен.

– Умей отвечать за свои поступки. Тебе не нужно оправдываться, я тебе верю. Моя дочь никогда не возьмёт чужого. Но ты ведь не ушла, ты осталась и смотрела. Значит, одобряла.

– Папа!! Я не одобряла, я им говорила, что так нельзя, а они все равно!..

– Говори спокойно, не кричи. Я тебе верю. Но вы там были вместе, значит, и отвечать будете вместе. То, чем занимались твои подруги, называется воровством.

– Папа! Они не воровали, они хорошие! Они просто не знали!

– Верю, что – не знали. И что хорошие – верю. Но они твои друзья. А разве друзей бросают в беде? Ничего, дочка. Поработаешь. От тебя не убудет.

* * *

Семья Бариноковых в полном составе сидела за столом. Роза с опухшими от слёз глазами примостилась на отцовских коленях, держась за его шею и время от времени всхлипывая. Калиновцы не ошиблись: Чермен был зол как дьявол, сверкал на тёщу злыми глазами, то разжимая, то сжимая пудовый кулак левой руки (правой он обнимал дочь).

Вцепилась в отца, не оттащишь. Чермен с ней строг, ни в чём спуску не даёт, а она его ждёт всю неделю, как приедет – аж светится вся. Заколдовал он её, что ли… Эмилия Францевна злилась, но молчала. Чермен гладил дочь по волосам, но не утешал. И к возмущению жены и тёщи, встал на сторону «противника». Роза совершила дурной поступок. Плачет – значит, так и должно быть.

Ингу бесило, что девочка льнула к отцу, которого явно любила больше, чем её. Роза всхлипывала, то успокаиваясь, то опять начиная рыдать. Раздражало Ингу и то, что муж не позволил ей утешать дочь, и сам не утешал, только сунул ей салфетку, в которую Роза судорожно сморкалась.

На этом сочувствие было исчерпано. Чермен, которому Роза честно рассказала обо всём, оправдывал Вику и осуждал дочь, которая сидела у него на коленях и не делала попыток уйти. Чермен обнимал её одной рукой, а другой постукивал по столешнице, словно молотком вколачивая слова. От слёз Роза начала икать, и Чермен налил ей воды – полстакана. Поднёс к губам и велел выпить не отрываясь. Роза послушно пила воду, постукивая о края зубами. Икать она перестала, способ оказался действенным.

– Всё выпила? Молодец, – констатировал Чермен, отбирая у неё стакан. —Теперь подыши, как паровозик. (Роза старательно дышала, глядя отцу в лицо и шумно втягивая в себя воздух). Вот и всё, и больше не будешь икать.

Проявил заботу, водой напоил. Мог бы компоту налить, её любимого, вишнёвого, – мысленно возмутилась Инга, гневно сверкнув глазами на мужа. Чермен сделал вид, что не заметил этого взгляда. И усмехнулся про себя: как же сильно она его любит, если ревнует к собственной дочери…

Инга с матерью так и не узнали, о чём он говорил с Викой Пилипенко.

Калитка «треугольника» оказалась запертой. На стук вышла девочка лет пятнадцати, со взрослыми глазами на полудетском лице. Глаза были заплаканные.