Ирина Верехтина - Длинное лето

Алле стало горько, как никогда в её девятилетней жизни: она съела вкусный ужин, спала в теплой постели, и Роза тоже спала – у себя дома. А Аня осталась в лесу, совсем одна, на всю ночь!

– Мы с Розой не хотели её отпускать, а она убежала. Она быстро бегает, не догонишь… Там дальше тропинка на две разделится, волшебная ель налево, она большая такая, самая красивая. Там близко.

Виктор Николаевич отпустил её руку и легонько подтолкнул в спину:

– Дальше мы с Аглаей сами… А ты беги к бабушке. И спасибо тебе! – крикнул ей вслед Фомушкин.

Сколько раз они проходили мимо этой ели, кричали до хрипоты, умоляя Аню откликнуться… Виктор Николаевич осторожно раздвинул еловые лапы. Аня равнодушно взглянула на отца и уронила на колени голову. Виктор Николаевич крепко взял дочь за руку и повел по тропинке к дому.

* * *

Алла неслась через вырубку по прямой, не разбирая дороги. Долго искала дыру в изгороди, проклиная себя за глупость: если бы шла по тропинке, не бегала бы сейчас как собачонка, отыскивая лаз. Удержавшись от желания напиться воды из Птичьего пруда, она побежала к Бариноковым, задыхаясь и облизывая сухие губы. Распахнула дверь, загнанно выдохнула «Здрас… Миль-Фран…» и кинулась по лестнице наверх.

Через минуту железные ступеньки загрохотали от ударов: две пары сандалий простучали по ним лошадиными копытами.

– Was ist los? (немецк.: что случилось?) Куда вы, как оглашенные? Завтрак на столе, поешьте, потом пойдёте.

– Ба, извини, мы потом поедим. Там Аня!

– Нашлась беглянка?

– Она и не терялась, она в шалаше сидела. За ней её папа пошел, и Аглая с ним. Алка, дубина дубовая, всё им рассказала, – путано объяснила Роза.

– Ничего я не дубина, это ты дубина. Сидишь тут… а Анькины папа с мамой плачут, я сама видела! И Анька тоже плачет! – вскинулась Аллочка.

– Девочки, девочки! Это что за слова такие?

– А как мне её называть?– упорствовала Роза. – Ну, скажи, ба? Как мне её называть, если она Аньку выдала?

Ответить Эмилия Францевна не успела. В комнате взметнулся ветер, дверь оглушительно хлопнула, на веранде звякнули стёкла… «Пречистая Дева! Сохрани дитё неразумное, защити от гнева, и Виктора сохрани, ибо не знает, что творит, – шептала Эмилия Францевна. – А девчонкам урок хороший, на пользу, и Пилипенкам тоже. Далось им это собрание, на кой чёрт было народ собирать, с кем судиться-то, с детьми? – вопрошала Эмилия. Но никто ей, понятное дело, не ответил.

* * *

– Вон они идут! – Аллочка дёрнула Розу за руку.

Аглая плакала навзрыд, Виктор Николаевич с каменным лицом шёл позади, процессию замыкала Аня. В наброшенной на плечи мачехиной кофте она походила на птицу с волочащимися по земле сломанными крыльями. Мимо девочек прошла словно их здесь не было.

– Ань! – окликнула её Роза. – Приходи после обеда к нам. Придёшь?

Аня помотала головой, отказываясь. Роза догнала подружку и пошла рядом.

– Ань, ты чего такая? Ты в шалаше ночевала? Алка говорит, она к тебе ночью приходила.

Молчаливый кивок в ответ.

– У тебя щека распухла. Зуб болит, да?

Аня кивнула. Фомушкин не выдержал: «На всю округу отца опозорила, на все дачи!»

Аня оглянулась, и Роза увидела её глаза, полные застывшего ужаса.

Аглая молча захлопнула перед девочками калитку, но они не ушли. Стояли, прижавшись лицом к шершавым штакетинам забора, и смотрели. Виктор Николаевич втолкнул Аню в сарай и вошёл следом, закрыв за собой дверь. Почему они не пошли в дом? Аня же голодная, и замёрзла, наверное. Ей надо в горячую ванну…или хоть в душ, и поесть тоже надо… Роза устала искать ответы на мучившие её вопросы. Алла, обычно не закрывающая рта, громко сопела, не произнося ни слова.

Из сарая Фомушкин вышел один. Постоял у двери, вздохнул (у него это получилось в несколько приёмов, словно он задыхался) и ушел в дом. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, девчонки юркнули в переулок, к которому примыкала стена сарая. В крепких, плотно подогнанных досках не нашлось ни одной щели. Роза приложила ухо к шершавой стене и услышала тихие всхлипы.

– Побил… Он её избил! Ал, что делать будем? – Роза обернула к подружке залитое слезами лицо, и Аллочка поняла, что она плачет, уже давно. Забыв, что Алла умственно отсталая и учится в спецшколе, Роза с надеждой всматривалась в её лицо. Может, Алла подскажет, что теперь делать?

Алла не обманула её ожиданий

– А тут и думать нечего. В милицию надо, и в трамвайный… в трамвопункт, показания снимать. Я видела, в кино. Аньку у родителей заберут и в детдом отправят, а мы к ней будем приходить, – увлечённо тараторила Алла. И вдруг замолчала, о чём-то вспомнив. – Роз, а может, не надо Аньке в детдом? Дядя Витя плакать будет…

От злости у Розы высохли слёзы.

– Какой он тебе дядя Витя? Что ты несёшь? Нет, ты всё-таки дура. Дубина. Плакать он будет, как же… Это Аня из–за него будет плакать.

– Вот вы где! Ночь-полнОчь, а вы орёте на все дачи… – Анна Дмитриевна ухватила внучку за руку. – идём домой. Розочку проводим, и домой. Нечего вам тут делать, без вас разберутся…

Алла послушно тащилась за бабушкой, держа за руку Розу, с которой ей почему-то расхотелось ссориться. Они остались вдвоём, поняла Алла. А Роза не поняла, и верила, что дружба сильнее обстоятельств, так ей говорил папа, а папа никогда не врёт.

Виктор Николаевич Фомушкин, следователь генпрокуратуры, который на службе никому не давал спуску и никого ни о чём не просил, а только требовал, – грозный неуступчивый следователь завёл дочь в сарай и, отпустив её руку, тихим голосом попросил:

– А теперь скажи, чего ты испугалась? Ты думаешь, я не понимаю, что тебя стрелочником выбрали, зачинщицей, потому что тебе четырнадцать, а подружкам твоим по десять. Думаешь, не понимаю? Ответь мне честно, чья была идея? Даже если твоя. В принципе, идея неплохая, и картошку вы не воровали, вы же думали, она ничья. Набегались-наплавались, проголодались, а домой не хотели идти… – говорил Виктор Николаевич, и Аня изумлённо на него уставилась.

– Смягчающих обстоятельств более чем, на сто пятьдесят восьмую не тянет (Уголовный кодекс РФ, статья 158 «Кража»), это семь двадцать семь КоАП, мелкая кража (Кодекс РФ об административных правонарушениях, статья 7.27 «Мелкое хищение»), административный арест на срок до пятнадцати суток либо обязательные работы на срок до пятидесяти часов. А вы больше отработали. И следовательно, Пилипенкам ничего не должны.

Тэ-эээк… Что мы имеем? Эксплуатацию детского труда до четырнадцати лет. А это уголовно наказуемо, это статья. Так чья была идея?

– Алла картошку нашла, за черёмухами. А я очень кушать хотела, а домой не хотела, ещё семи не было, я и согласилась копать. А Роза не хотела… то есть, копать не хотела, а есть она тоже хотела. И Аллочка. Мы все хотели… – запуталась в «признательных показаниях» Аня.