Маргарет Этвуд - Лакомый кусочек [litres]

Мэриен с любопытством вгляделась в блестящие, как у египетской мумии, веки и сочно подведенные глаза на незнакомом ей лице. Она даже моргнуть боялась из опасения, что это чужое лицо треснет и осыплется при сокращении мышц.

– Спасибо, – неуверенно произнесла она.

– А теперь улыбнись! – скомандовала Эйнсли.

Мэриен повиновалась. Эйнсли нахмурилась.

– Не так ! Ты должна целиком отдаться улыбке. Слегка прикрой веки.

Мэриен смутилась: она не знала как. Она немного поэкспериментировала, глядя в зеркальце, пытаясь понять, какая группа лицевых мышц произведет желаемый эффект, но добилась лишь того, что ее полуприкрытые веки выглядели скорее как прищур, и тут они услышали шаги за входной дверью: кто-то поднимался по лестнице. Через секунду в дверях появилась домовладелица. Она тяжело дышала.

Мэриен сдернула с шеи полотенце и встала со стула. Но чуть прикрыв веки, она теперь не могла их открыть, как обычно, полностью. И она никак не могла, в этом нарядном красном платье, с этим накрашенным лицом, вести себя с привычной непринужденной учтивостью, которой, по-видимому, настоятельно требовала ситуация.

Домовладелица прямо задохнулась при виде нового облика Мэриен – с голыми руками, в обтягивающем платье, с покрытым макияжем лицом, – но настоящей целью ее визита была Эйнсли, которая стояла, босоногая, в одной комбинации, с одним подведенным глазом и с рассыпавшимися по плечам огненно-каштановыми локонами.

– Мисс Тьюс, – начала домовладелица. На ней все еще было выходное платье и жемчужное ожерелье, надетые для чаепития. Всем своим видом она пыталась изобразить оскорбленное чувство собственного достоинства. – Я должна была успокоиться прежде, чем поговорить с вами. Я не потерплю никаких неприятных инцидентов. Я всегда старалась избегать публичных сцен, но теперь, я полагаю, вам нужно съехать. – Она отнюдь не была спокойна, ее голос дрожал. И Мэриен заметила, что она сжимает в руке кружевной платочек. – Вы постоянно пьете. Я точно знаю: все эти пустые бутылки – ваши, и я убеждена, что мисс Макэлпин не пьет, или не более, чем позволительно. – Она опять скользнула взглядом по платью Мэриен: ее убежденность пошатнулась. – Но вы хотя бы старались не привлекать внимания к алкоголю, который приносили в этот дом. Я уж не говорю о беспорядке и грязи, но я достаточно терпима и всегда полагала, что поведение человека в его жилом пространстве – это его личное дело. Но я стала смотреть на это другими глазами после того, как тот молодой человек – и я в этом абсолютно уверена, и не пытайтесь мне лгать! – переночевал здесь, и мне даже пришлось на следующее утро уйти из дома, чтобы избежать неприятной сцены. Хорошо хоть ребенок ничего не узнал. Но вы сделали это достоянием публики… – вскричала она дрожащим осуждающим голосом. – Вы вытащили своих недостойных пьянчуг-друзей на всеобщее обозрение, чтобы их увидели все… Какой дурной пример для ребенка!

Эйнсли свирепо сверкнула на нее глазами, точнее, одним подведенным глазом.

– Итак, – заявила она таким же осуждающим тоном, откинув назад огненно-каштановые космы и пошире расставив босые ноги на полу, – я всегда подозревала, что вы лицемерка, и теперь я это знаю. Вы – буржуазная фальшивка, у вас нет никаких убеждений, вас беспокоит только то, что скажут про вас соседи. И ваша драгоценная репутация! А я вот считаю это аморальным! И чтобы вы знали: у меня тоже будет ребенок, и я, конечно, ни за что не хочу, чтобы он рос в этом доме! Вы научите его быть бесчестным! Это вы будете для него дурным примером! И позвольте вам сказать: вы – главный образчик нетворческих сил жизни из всех, кого я знаю. И я с превеликим удовольствием съеду от вас – и чем скорее, тем лучше. Я не хочу, чтобы вы оказывали негативное влияние на мой плод!

Домовладелица побледнела, как полотно.

– О, – еле слышно произнесла она, хватаясь за свое жемчужное ожерелье, – ребенок! О! О! О! – Она развернулась и, издавая тихие вскрики негодования и ужаса, засеменила вниз по лестнице.

– Думаю, тебе придется съехать, – сказала Мэриен.

Ей было приятно сознавать, что она находится на безопасном расстоянии от эпицентра внезапно возникшего скандала. Завтра она в любом случае уедет домой к матери. И теперь, когда сама домовладелица по собственной инициативе затеяла конфликт, она уже не понимала, отчего так побаивалась ее раньше. Как же легко оказалось сбить с нее спесь!

– Естественно! – смиренно ответила Эйнсли, села за туалетный столик и начала подводить второй глаз.

Внизу раздался звонок в дверь.

– Это, наверное, Питер, – сказала Мэриен. – Что-то он рановато. – Ей не верилось, что уже так поздно. – Мне нужно поехать с ним и помочь все приготовить. Мы могли бы и тебя захватить, но, думаю, времени нет тебя ждать.

– Ладно, – ответила Эйнсли, выписывая длинную, изящно изогнутую линию брови на том месте, где когда-то была ее собственная. – Подъеду позже. Мне все равно надо еще кое-что сделать. Если будет слишком холодно для ребенка, всегда смогу взять такси, это же недалеко.

Мэриен ушла на кухню за пальто. Надо что-нибудь съесть, сказала она себе, плохо пить на пустой желудок. Она услышала, как поднимается Питер, и проглотила еще витаминку. Таблетки были коричневые, продолговатые, заостренные на концах и напоминали коричневые семена в твердой скорлупе. «Интересно – подумала она, глотая лекарство, – что за порошок они кладут сюда».

Питер отпер застекленную дверь своим ключом и зафиксировал замок, чтобы гости смогли беспрепятственно входить внутрь. Войдя в вестибюль, они прошли по кафельному полу к лестнице. Лифт в доме еще не работал, хотя Питер сказал, что его включат к концу недели. Грузовой лифт уже запустили, но рабочие держали его запертым.

Многоэтажка уже почти была достроена. Всякий раз, приходя сюда, Мэриен замечала небольшие перемены. Постепенно лежащие навалом строительные материалы, трубы, доски и цементные блоки исчезали, перемалываемые в ходе незримого процесса отделочных работ и превращаемые в блестящие поверхности холлов и стен здания, в недрах которого они и исчезали. Стены и шеренгу несущих колонн уже выкрасили в темный оранжево-розовый цвет; установили осветительные приборы, и интерьер здания купался в ярком холодном свете, потому что Питер для своей вечеринки включил в вестибюле все лампы. Высокие зеркала на опорах поставили тут недавно – Мэриен раньше их не видела; они зрительно увеличивали пространство вестибюля и в ширину и в длину. Но ковровые покрытия и мебель (диваны из кожзаменителя, как она предполагала) и непременные филодендроны с широкими листьями, вьющиеся вокруг старых коряг, еще не прибыли. Это будет финальный штрих обстановки, который придаст ощущение мягкого, пускай и синтетического, уюта этому царству холодного света и металлического блеска.