Маргарет Этвуд - Лакомый кусочек [litres]

– Может, выпить чашку чаю, – пробормотала она себе под нос и заглянула в буфет, где у них хранилась посуда. Там было пусто. Значит, ей придется помыть себе чашку. Она подошла к раковине.

Там было полно немытой посуды: пирамида тарелок, стаканы с недопитой водой, миски с остатками непонятной еды. Там же стоял сотейник, в котором некогда лежали макароны с сыром; дно было покрыто слоем голубоватой плесени. Стеклянное блюдо для десерта стояло в луже воды в сковородке, покрытое серой склизкой пленкой, напоминающей ряску в пруду. Чашки тоже громоздились в раковине, все, одна в другой, с засохшими чайными и кофейными потеками и остатками сливок на стенках. Даже белая фаянсовая поверхность раковины подернулась коричневатым налетом. Она не стала нарушать конструкцию грязной посуды из опасений обнаружить в самом низу нечто ужасное: бог знает, какие полчища невидимых бактерий ботулизма копошились там на дне.

– Какая мерзость, – произнесла она.

Ее вдруг охватило острое желание все вымыть, полностью включить оба крана и залить гору грязной посуды моющим средством, и ее рука даже дернулась к бутылке, но тут же остановилась. А может быть, плесень имеет такое же право на жизнь, как и она. Эта мысль ее не обрадовала.

Она пошла к себе в спальню. Было еще слишком рано одеваться на вечеринку. Но она не могла придумать, чем бы заполнить свободное время. Она достала новое платье из коробки и повесила в стенной шкаф. Потом надела домашний халатик и собрала принадлежности для душа. Ей предстояло спуститься вниз, на территорию домовладелицы, и надо было набраться отваги для встречи с ней. «Но, – подумала она, – я скажу, что не имею никакого отношения к скандалу, пусть домовладелица разбирается с Эйнсли».

Когда ванна стала наполняться водой, Мэриен почистила зубы и потом тщательно осмотрела их в зеркале над раковиной – убедиться, что ничего не пропустила. У нее давно вошло в привычку чистить зубы среди дня и проверять, хорошо ли она их почистила, даже когда перед этим ничего не ела. «Просто удивительно, – подумала она, – как много времени приходится стоять перед зеркалом с зубной щеткой и полным ртом пены и разглядывать собственную глотку». Тут она заметила, что справа от брови выскочил крошечный прыщик. А все потому, что я неправильно питаюсь, решила она: у меня нарушился обмен веществ, или кислотно-щелочной баланс, или что-то там еще. Пока она пристально разглядывала красное пятнышко, ей показалось, что оно чуть сдвинулось. Надо бы проверить зрение, а то предметы стали размываться. «Может быть, это астигматизм», – с тревогой подумала она, сплевывая в раковину.

Мэриен сняла с пальца помолвочное кольцо и положила в мыльницу. Кольцо было ей великовато – Питер даже предложил его немного ужать, но Клара отсоветовала и сказала, что надо оставить как есть, потому что пальцы утолщаются с возрастом, особенно во время беременности, – и теперь она все боялась, что кольцо слетит и провалится в сливное отверстие. Питер рассвирепеет: кольцо ему очень нравилось. Потом она перелезла через старомодно высокий бортик ванны и погрузилась в теплую воду.

Она начала себя намыливать. Теплая вода действовала на нее расслабляюще, усыпляюще. Времени у нее было полно. Она вполне могла позволить себе понежиться в ванне, прислонив покрытую слоем лака голову к фаянсовому краю и позволив воде нежно омывать ее тело. С этой точки ее глаза могли скользить по вогнутой белой стенке ванны и по полупрозрачной поверхности воды, по виднеющимся над водой островкам своего тела, с его возвышенностями и ложбинами – вниз, к подвижному полуострову ног с торчащими рифами пальцев, и еще дальше, к проволочной мыльнице и двум кранам смесителя.

Кранов было два, один для горячей воды и другой для холодной, у каждого была округлая, грушевидная серебристая основа, а между ними изогнутый носик, откуда вытекала вода. Мэриен присмотрелась: в каждой из трех серебристых грушевидных полушарий отражалась какая-то странная розоватая штучка. Она села, слегка взбурлив воду, посмотреть, что там такое. И не сразу поняла, что это искаженное, как в кривом зеркале, отражение ее притопленного в воде тела.

Она двинулась – и три отражения тоже задвигались. Они были совсем не одинаковые: два боковых были слегка наклонены к центральному. «Как странно видеть сразу три отражения самой себя», – подумала Мэриен. Она качнулась назад и потом вперед, наблюдая, как разные части ее тела в серебристых зеркалах неожиданно укрупнялись или скукоживались. Она чуть не забыла, что хотела принять ванну. Протянула руку к крану, надеясь увидеть, как рука увеличивается в размере.

За дверью раздались шаги. Пора выходить: это, должно быть, домовладелица хочет попасть внутрь. Она принялась смывать с себя остатки мыльной пены. Переведя взгляд на воду, заметила, что поверхность подернулась пленкой кальцинированной взвеси грязи и мыла, и ей почудилось, что лежащее в воде тело – чье-то чужое. И тут ее обуял страх, что она начинает растворяться, распадаться слой за слоем, как кусок картона в придорожной луже.

Она торопливо выдернула затычку из слива и вылезла из ванны. На сухой поверхности холодного кафельного пола ей было не так боязно. Она снова надела кольцо на палец, и на мгновение этот твердый обруч показался ей надежным талисманом, оберегающим ее от распада.

Но пока она поднималась по лестнице, панический страх ее не покидал. Она страшилась идти на вечеринку, видеть всех этих людей: друзья Питера были милые люди, но они ее плохо знали и наверняка весь вечер не будут спускать с нее недоуменных глаз, и она боялась рассыпаться у них на глазах, размазаться, больше не в силах себя сдерживать, и начать (и это было бы самое ужасное) болтать без удержу, заговаривать со всеми подряд, расплакаться… Она мрачно оглядела праздничное красное платье, висящее в стенном шкафу. «Что же мне делать?» – повторяла она про себя, сев на кровать.

Мэриен так и сидела на кровати, бездумно покусывая бахрому на поясе халата, погруженная в тупую невнятную печаль, которая, как казалось ей теперь, закупорила ей мозг давным-давно – а когда, она и сама не могла припомнить. Придавленная тяжким бременем этой печали, она, вероятно, никогда не наберется сил встать с кровати. «Интересно, который час? – произнесла она вполголоса. – Надо собираться».

С комода не нее глазели две ее старые куклы, которых она так и не удосужилась выкинуть. Она посмотрела на них, и под ее взглядом их лица смазались, потом снова обрели четкость и несколько злобное выражение. Ее раздражало, что они сидят вот так неподвижно по обе стороны от зеркала и пялятся на нее, не предлагая никакого практичного совета. Но приглядевшись к куклам повнимательнее, заметила, что только кукла с темными волосами, та, у которой краска начала облезать, смотрит на нее. А блондинка вроде бы даже ее не видела: круглые голубые глаза на каучуковом лице глядели сквозь нее.