Маргарет Этвуд - Лакомый кусочек [litres]

Кое-кто из собравшихся около дивана довольно отчетливо ахнул. Кто-то хохотнул, а один из «мыльных мужиков» произнес: «Ну и Лен, ну и сукин сын, кто бы он ни был!» Теперь Мэриен увидела лицо Лена. Белый овал покрылся красными пятнами, нижняя губа задрожала.

– Ах ты мерзкая сука! – сдавленно пророкотал он.

Все снова замолчали. Чья-то «мыльная жена» торопливо заговорила о чем-то, но быстро осеклась. Мэриен наблюдала за Леном: она решила, что он ударит Эйнсли, но вместо этого он улыбнулся, обнажив зубы. И обратился к слушателям:

– Все верно, народ. И прямо сейчас, на глазах у всей честной компании, мы устроим обряд крещения. Крещение в утробе. Сим я нарекаю тебя своим именем. – Он выбросил вперед руку, схватил Эйнсли за плечо, поднял свою пивную кружку и медленно вылил все содержимое ей на голову.

«Мыльные жены» хором издали восторженный визг. «Мыльные мужики» закричали «Ура!». Когда последние пивные капли стекли из кружки на макушку Эйнсли, из спальни выбежал Питер, на ходу прилаживая вспышку к фотоаппарату.

– Замрите так! – крикнул он и щелкнул спуском. – Отлично! Это будет классный снимок! Ну и вечеринка! Мы и впрямь слетели с катушек!

Некоторые гости бросили на него раздраженные взгляды, но большинство просто не удостоило внимания. Все вдруг задвигались и загалдели одновременно. Из музыкального центра все еще неслись приторно-слащавые звуки скрипок. Эйнсли стояла, вся мокрая, и у нее под ногами по деревянному полу расползалась пенистая лужа. Ее лицо исказилось, покуда она соображала, стоит ли ей разрыдаться при всех. Лен отпустил ее. Он уронил голову и бормотал что-то невразумительное. У него был такой вид, словно он не отдавал себе отчета в том, что он наделал, и явно не знал, как поступить дальше.

Эйнсли развернулась и решительно зашагала в сторону ванной комнаты. Две или три «мыльных жены» бросились к ней, заботливо воркуя и стараясь привлечь к себе всеобщее внимание проявлением заботливого участия, но их всех уже кое-кто опередил. Это был Фишер Смайт. Он стащил свой толстый вязаный свитер и обнажил мускулистую грудь, сплошь покрытую черными завитками волос.

– Позвольте, – обратился он к Эйнсли. – Вы же не хотите подхватить простуду? Особенно в вашем положении? – И он принялся вытирать ее свитером. Его глаза увлажнились, в них угадывалось искреннее волнение.

Прическа Эйнсли развалилась, и волосы рассыпались мокрыми прядями по плечам. Она улыбнулась ему сквозь капающие с ее накладных ресниц пиво или слезы.

– По-моему, мы не знакомы, – заметила она.

– Но кажется, я уже знаю, кто вы, – произнес он, нежно погладив ее живот полосатым шерстяным рукавом, явно придавая своему ответу символическое звучание.

Вечеринка каким-то чудесным образом обрела вторую жизнь и снова вышла на гладкую прямую, миновав прореху, проделанную недавней стычкой Эйнсли и Лена. Кто-то смел с пола осколки кружки и лужу пива, и в гостиной снова зажурчали потоки слов, музыки и спиртного, точно ничего не случилось.

На кухне, правда, царила полная разруха, как будто по ней пронеслось цунами. Мэриен копалась в посуде, пытаясь отыскать хоть один чистый стакан; свой она куда-то поставила и теперь забыла куда, а ей приспичило выпить.

Но чистых стаканов уже не осталось. Тогда она взяла использованный, промыла под струей воды, а потом не торопясь аккуратно налила себе еще виски. Ее охватило безмятежное спокойствие, как бывает, когда лежишь на воде в штиль. Она подошла к двери и выглянула в гостиную.

– Я молодец, я молодец, – пробормотала она. Этот факт ее немного изумил, но и сильно обрадовал. Все гости были на месте (за исключением, отметила она, обведя людей взглядом, Эйнсли и Фиша, ах да, и Лена – интересно, куда они исчезли) и занимались тем, чем обычно и занимаются на вечеринках, и чем она в данный момент тоже занималась. Они ее поддерживали, и она могла спокойно плавать и не тонуть, ощущая свою водонепроницаемость, выталкиваемая на поверхность ощущением, что она – одна из них. И Мэриен испытывала теплоту и нежность ко всем, к их таким разным туловищам и лицам, которые она теперь видела куда явственнее, чем обычно, словно они освещались изнутри скрытыми прожекторами. Ей даже нравились «мыльные жены» и Тревор, жестикулирующий одной рукой, и офисные девственницы, смеющаяся Милли в атласном голубом платье, и даже Эмми, не замечавшая вылезшую снизу заношенную кромку комбинации… Питер тоже был в толпе; он все еще носился с фотоаппаратом, то и дело подносил его к лицу и делал очередной снимок. Он напомнил ей рекламу домашних кинофильмов: отец семейства изводил горы кинопленки, запечатлевая самые обычные бытовые ситуации, потому что не мог решить, что интереснее: люди смеются за столом, люди чокаются, празднуют день рождения ребенка…

«Так вот кем он и был все время, – подумала она радостно, – он превращается в самого себя». И этот настоящий Питер, тот, кто прятался все это время внутри, не удивлял и не пугал ее, этот мужчина, обожающий походы на природу и скромные бунгало с узкими кроватями, этот любитель барбекю-вечеринок на заднем дворе. Мужчина с рекламы домашнего кино. «Именно его я в нем и пробудила, – подумала она, – его я вызвала к жизни». Она отпила виски из стакана.

Много же времени у нее ушло на поиски. Она мысленно стала отматывать ленту времени назад и пустилась обследовать коридоры и комнаты, длинные и огромные. Течение времени, казалось, замедлилось.

«Если это настоящий Питер, – думала она, бредя по длинному коридору, – то к сорока пяти у него вырастет пивное брюшко? А по субботам он будет надевать какое-то поношенное тряпье, например старые мятые джинсы, и все выходные проторчит в мастерской в подвале?» Представленный ею портрет казался обнадеживающим: у него же будут хобби, ему будет комфортно, он будет нормальным.

Она отворила правую дверь и вошла. За дверью был Питер, сорокапятилетний, лысеющий, но все еще узнаваемый, он стоял на ярком солнце возле угольной жаровни для барбекю с длинной стальной вилкой в руке. На нем был белый поварской фартук. Она оглядела сад, ища себя, но ее там не было, и это обстоятельство ее обескуражило.

«Нет, – подумала она, – должно быть, я не туда попала». Это не может быть последняя комната. И теперь она заметила еще одну дверь, прямо в зеленой ограде в дальнем конце сада. Она пошла по газону, прошла мимо неподвижной фигуры Питера, который, как она только сейчас заметила, держал в другой руке большой тесак, толкнула дверь и прошла внутрь.

Мэриен снова очутилась в гостиной Питера среди массы людей, среди шума, а сама она стояла, прислонившись к дверному косяку, со стаканом в руке. Эти люди, которых она теперь видела яснее и резче, находились от нее далеко и двигались все быстрее и быстрее, и явно собирались расходиться по домам: вереница «мыльных жен» вышла из спальни уже в пальто, они, раскачиваясь, судорожно выпархивали из двери, следуя за своими мужьями, на прощанье чирикая «спокойной ночи», но кто эта крошечная плоская фигурка в красном платье, смахивающая на картинку в каталоге одежды, с улыбкой прощающаяся со всеми, суетящаяся в белой пустоте… Нет, этим не может все кончиться, должно быть еще что-то. Она бросилась к следующей двери и распахнула ее.