Маргарет Этвуд - Лакомый кусочек [litres]

И он подошел к фасаду узкого краснокирпичного строения, зажатого с двух сторон агентством по прокату свадебных аксессуаров с изображением худющей невесты в витрине и обшарпанной цветочной лавкой. Болтающаяся над входом в отель неоновая вывеска гласила: «Ройял Мэсси». Под названием сиял герб.

– Жди тут, – сказал Дункан и поднялся на крыльцо.

Он вернулся сразу же.

– Дверь заперта.

Они пошли дальше по улице. Другой отель выглядел более многообещающим. Правда, он был совсем обшарпанный, с темно-серыми от копоти и грязи каменными колоннами в греческом стиле. На красной вывеске было начертано: «Онтарио тауэрс», причем первая «О» отсутствовала. В окне висело объявление: «Низкие цены». Дверь была открыта.

– Я войду и постою в вестибюле, – неуверенно проговорила Мэриен. У нее промерзли ноги. Кроме того, ей волей-неволей пришлось быть смелой: Дункан держался молодцом, и надо было оказать ему хоть какую-то моральную поддержку.

Она встала на истоптанном коврике, стараясь произвести достойное впечатление, при этом остро осознавая неуместность своих серег и понимая, какую невероятную авантюру она затеяла. Дункан подошел к ночному портье, смахивающему на сморщенный огрызок яблока, чьи глаза с нескрываемой подозрительностью глядели на нее из складок морщин. Сморщенный портье вступил с Дунканом в беседу полушепотом, после чего Дункан взял ее под руку и они вышли на улицу.

– Что он сказал? – поинтересовалась она.

– Сказал, что у них не того пошиба заведение.

– Что он о себе возомнил! – насупилась Мэриен. Она была оскорблена и чувствовала себя лицемеркой.

Дункан прыснул.

– Идем! Не надо строить из себя уязвленную добродетель. Это означает, что нам надо найти заведение того пошиба – только и всего.

Они свернули за угол и зашагали в восточном направлении по улице, которая вроде бы была вполне подходящей. Миновав несколько заведений со следами былого приличия, подошли к совсем уж развалюхе без всяких признаков приличия. В отличие от соседних домов с фасадами из выщербленного красного кирпича, стена этого дома была покрыта розовой штукатуркой с крупно выведенными краской надписями: «КОЙКИ ПО 4 ДОЛЛ/НОЧЬ», «ТВ В КАЖДОМ НОМЕРЕ». «ОТЕЛЬ «ВИКТОРИЯ И АЛЬБЕРТ», «ЛУЧШЕЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ В ГОРОДЕ». Здание было длинное. Чуть дальше вдоль стены они заметили еще вывеску: «МУЖЧИНЫ» и «ДАМЫ И ЭСКОРТ», сообщавшую, что здесь находится пивной бар, там же располагалась и таверна, но оба заведения были, видимо, закрыты на ночь.

– Думаю, нам сюда, – сказал Дункан.

Они вошли. Ночной портье, зевая, снял с крючка ключ.

– Поздновато, приятель, а? – произнес он лениво. – С вас четыре.

– Лучше поздно, чем никогда, – заметил Дункан.

Он вытащил из кармана мятые бумажки и рассыпал монеты по ковру. Покуда он подбирал мелочь, ночной портье оглядел Мэриен с нескрываемой, но понимающей ухмылкой. Она потупила взгляд. «В конце концов, – мрачно подумала она, – я одета как проститутка и веду себя как проститутка, так почему бы ему не решить, что я и есть она самая?»

Они молча поднялись по застеленным тонкой дорожкой ступенькам.

Комната, в которой они наконец оказались, размером была с большой комод, с железной кроватью в углу, одиноким стулом с прямой спинкой и туалетным столиком с облупившимся лаком. Высоко под потолком к стене был привинчен миниатюрный платный телевизор. На туалетном столике лежала пара тонких полотенец розового и голубого цвета. В узком окне напротив кровати виднелась голубая неоновая вывеска, чья надпись с мерным жужжанием то загоралась, то гасла. Рядом с входной дверью была еще одна дверь, ведущая в санузел размером с кладовку.

Дункан запер дверь.

– Ну, чем займемся? – спросил он. – Ты должна знать.

Мэриен разулась. Оттаивая в тепле, пальцы ее ног заболели. Она посмотрела на худощавое лицо, белеющее между поднятым воротником пальто и копной взлохмаченных волос: это лицо было мертвенно-белым, за исключением торчащего носа, красного от мороза. Она наблюдала, как он извлек из какого-то кармана мятую бумажную салфетку и высморкался в нее.

«Боже мой, – подумала она, – что я тут делаю? Как я вообще сюда попала? Что скажет Питер?» Она пересекла крошечную комнату и встала у окна, рассеянно глядя на улицу.

– Ух ты! – с энтузиазмом произнес Дункан за ее спиной. Она обернулась. Он нашел массивную пепельницу на туалетном столике позади стопки полотенец. – Настоящая! – Пепельница была из розового фарфора, в виде большой морской раковины с витыми краями. – Тут написано: «Дар от Бёркс-фолс» [18], – радостно сообщил он. Перевернул пепельницу вверх дном, и из нее на пол высыпались остатки пепла. – Сделано в Японии, – продолжал он.

Мэриен охватило отчаяние. Надо что-то делать.

– Послушай, – сказала она, – ради всего святого, поставь ты эту чертову пепельницу на место, раздевайся и лезь в кровать!

Дункан насупился, словно ребенок, которому устроили выволочку.

– Хорошо! – послушно бросил он. И стремительно скинул одежду, как будто расстегнул сразу все молнии в потайных местах или одну большую молнию – потому что одежда упала с него, как кожа. Он смял ее в комок и, швырнув на стул, юркнул в кровать, натянув простыню под подбородок. Оттуда он стал наблюдать за ней с плохо скрываемым и не слишком доброжелательным любопытством.

Она решительно принялась избавляться от одежды. Было непросто стягивать чулки, сохраняя безрассудное равнодушие или его натужное подобие, когда два по-лягушачьи вытаращенных глаза пялятся на тебя из-под простыни. В поисках молнии она пошарила пальцами по платью сзади, но не смогла дотянуться.

– Расстегни меня, – бросила она.

Он повиновался. Мэриен бросила платье на спинку стула и выползла из корсета.

– Ого! – воскликнул он. – Настоящий корсет! Я такие видел в рекламе, но в реальной жизни никогда, и мне было интересно, как они действуют. Можно посмотреть?

Мэриен передала ему корсет. Он сел в кровати и стал его изучать, мять, вытягивать и сгибать косточки.

– Боже ты мой, да это же средневековье! Как ты в нем можешь ходить? Тебе приходится в нем быть весь день?

Он говорил о корсете так, словно это было какое-то неприятное, но необходимое хирургическое приспособление вроде шины или бандажа.

– Нет.

Она стояла в одной комбинации и раздумывала, что делать дальше. Она не стала, несколько малодушно, по ее мнению, снимать последнюю деталь одежды при свете, но он, похоже, настолько искренне наслаждался зрелищем, что она решила не торопить события. Но в номере было холодно, и через пару минут ее уже знобило.

Сжав зубы, она твердым шагом подошла к кровати. Это предприятие требовало от нее непреклонности духа. Если бы на ней сейчас была рубашка с длинными рукавами, она бы их закатала.