Василий Ермаков - Мотив

— Вы поверили словам, — возразил он Анатолию Петровичу. — А у меня свидетели. А о репутации моего отца не беспокойтесь, пожалуйста.

Перестав потирать руки, Анатолий Петрович с любопытством всмотрелся в Сашку. Я заметил, как покраснела Светка.

— Кстати, о свидетелях, — произнес Анатолий Петрович. — Пазухин, какое тебе было назначено время?

— Мне? — я был захвачен врасплох и не сразу понял вопрос. — Мне в шесть.

— Запомните это, — обратился ко всему классу Анатолий Петрович. — А вам, Утехина?

Еще сильнее покраснев и чуть не плача, Светка встала и сказала, что в девять. Сашка побелел, почувствовал, наверно, куда подул ветер. Но я ничего не понимал.

— Ну, вот, — удовлетворенно заметил Анатолий Петрович. — А Лене Ерышевой из второй школы вы, Моряков, назначили на половину девятого. Для чего такая градация? Ну-ка, все поднапрягитесь! Для чего?..

— Чтоб успеть опоить Николая? — неуверенно предположила Галка.

— Именно, — отозвался Анатолий Петрович. — Именно. Так что, Моряков, подумайте, как следует подумайте, прежде чем требовать собрать внеочередное комсомольское собрание.

Я был ошеломлен. Клавдия Степановна и Анатолий Петрович успели провести прямо-таки целое расследование, даже во вторую школу позвонили. Знали, наверно, с кем имели дело. Сашка неожиданно встал, выдернул из парты портфель и, не спросив разрешения, вышел из класса.

Мы молча месили загустевшую от холода грязь, перемешанную с мокрым снегом, то окунаясь в темноту, то вплывая в мутный свет фонарей. Сквозь черные деревья проступили контуры фасада нашей школы. Из широких зарешеченных окон спортзала лились мощные потоки света. Витька Аншуков под руководством физрука терпеливо упражнялся в бросании мяча в баскетбольную корзину.

— Фанатик, — пробормотал Васька, вобрав голову в поднятый воротник бушлата. — Ты слышал, Герка надумал купаться в Выге. Мне предлагал присоединиться.

— Рехнулся? — спросил я.

— Он в летное училище поступать хочет. На повестке дня, говорит, полеты людей в космос. Ну, а кто полетит первым? Летчик, конечно. Вот Герка и решил пройти домашнюю подготовочку.

— А что, — сказал я. — Составлю-ка я ему компанию. Вдвоем-то веселее…

— На кладбище бы вам не повеселиться, — хмыкнул Васька. — Слушай, зайдем пошамать. У меня после этой чертовой штанги аппетит зверский. Тут где-то пивнушка спряталась.

Мне все равно куда идти. Лишь бы в тепло и в сухо. Мы возвращались из клуба моряков на острове Старчина с тренировки секции тяжелой атлетики. Вел ее Евгений, ухажер Татьяны. Меня не переставало изумлять его неистощимое жизнелюбие, бившее веселым светом из черных глаз, кипевшее в каждой морщинке его смуглого лица, в каждой улыбке.

Свернув в темный переулок, кисло пахнущий опилками, насыпанными от грязи, мы очутились возле неказистого зданьица, сколоченного из плохо обработанных досок так небрежно, будто тем, кто его сколачивал, было очень недосуг.

Народу в пивнушке — не протолкнуться. Недалеко лесозавод, и тут полно пилоставов, рамщиков, шорников и сменных слесарей. Все вокруг только и говорили о прошедшем празднике, на многих лицах читалась оторопелость от бурно проведенных дней.

Васька пристроился в хвост очереди, а я занял два освободившихся места за столиком у круглой печи. Тут досиживали за кружками, очевидно, «ерша» — смеси пива и водки — двое мужчин с красными осоловелыми лицами. Прикончив «ерша», они вопросительно взглянули друг на друга, как бы спрашивая, не добавить ли еще, дружно поморщились, встали и ушли.

Васька принес пару пива и селедку под кольцами репчатого лука. Усевшись, он посмотрел на меня, намереваясь что-то сказать, и замер. Я оглянулся. От стойки к нашему столику направлялся Полуянов со стаканом водки и тарелкой вялых соленых огурцов. Не сговариваясь, мы вскочили, чтобы улизнуть, но военрук остановил нас.

— Сидите, сидите, — сказал он, болезненно скривив губы. — Испугались? А чего?..

Мы опустились на стулья, не зная, что делать с пивом. Полуянов смотрел на нас нарочито весело, несмотря на тяжкий похмельный недуг.

— Ну, ладно, ребята, с прошедшим, — произнес он, стараясь, чтобы рука, в которой стакан, не тряслась. — Каждый раз зарекаюсь пить и…

С мученической гримасой на заострившемся лице он припал к стакану, проглотил половину его содержимого и тут же содрогнулся всем телом, пытаясь удержать водку в себе. Это удалось, и Полуянов облегченно перевел дух, смахнув с лица крупные капли пота.

— Мой вам совет, ребята, не пейте, — устало выговорил он. — Какому угодно пороку предавайтесь, только не пейте. Это — порок пороков. А чего вы дергаетесь? Не желаете говорить со мной? Так ведь мы не на уроке. Почему и не поговорить?

— Нам домашнее задание пора делать, — сказал Васька.

— Какие примерные, — усмехнулся военрук. — Никуда не сбежит ваше задание… Курите? Нет? А вот Аншуков курит. Я его в уборной застукал. «Что ты, спрашиваю, отравляешь организм этой дрянью?» — «Денег, отвечает, на «Казбек» не хватает, вот и приходится «Север». Бестия этот Аншуков, а ничего парень?

— Витек, — пробормотал Васька. — Он может.

— Может, — подтвердил я.

Запутанная сетка кровеносных сосудов на скулах Полуянова обозначилась еще резче, зрачки стали бесцветными, как шляпки гвоздей.

— Краем уха слышал, Пазухин, что у тебя какая-то неприятность начинается? — спросил он, упершись в меня этими глазами.

— Как это — начинается? — испугался я.

— Да кое-кто опасается, как бы из тебя носителя чуждой нам морали не состряпали, — усмехнулся Полуянов.

Я встревоженно переглянулся с Васькой. Затем спросил:

— А как это — состряпают?

— Ну, это делается элементарно. Достаточно получить повод. Чем это ты так Морякову не угодил? Девчонку, поди, не поделили?.. А Моряков ваш — ох и штучка. Это что-то новое в человеческой породе. Он хоть и заодно с вами на моих уроках, но не ваш. Вы — безотцовщина, заплатники. Вас матери ваши измученные воспитывают: не перечьте, слушайтесь кого надо, будьте передовыми…. Пока оперитесь, пока разберетесь, что к чему. Да и не каждому это дано… А Моряков уже и сейчас орлом парит, пытается судьбы ваши тасовать… М-да… В Наттоваракке-то… Вы чирьи себе вылеживали и норму под проливным дождем выполняли, а он подкармливался у председателя да мешки ваши приворовывал!..

— Вы это точно знаете? — нахмурился Васька.

— Да уж точнее некуда. Председателеву сынку-олуху он ваши словесные портреты набрасывал… Между прочим, Пазухин, я имею сильное подозрение, что в больницу ты загремел не без благословения Морякова.

— Ну уж вы… слишком на него… — из упрямства возразил я.