Василий Ермаков - Мотив

— Не приехать ли сюда с Данилой Петровичем? — вслух прикинул Юрка и, не дождавшись моего ответа, спросил: — Как ты думаешь, озеро рыбное?

— Не знаю, — ответил я. — Надо попробовать.

— Наверно, рыбное, — рассудил Юрка. — Иначе зачем же эти плоты?

Я промолчал. Я не скрывал от Юрки, что недолюбливаю Данилу Петровича. Меня удивляло, что они смогли подружиться — старый, да малый. Я не понимал, какого черта Данила Петрович торчал в нашей дыре, когда свободно мог вернуться в Ленинград — ведь реабилитировали-то его с возвращением всех прав, чего же он засел в нашем городишке? Данила Петрович не раз сообщал нам, что его сестра настаивает, чтобы он решился все-таки вернуться в Ленинград. Сообщив это, он как-то моментально уходил в себя, будто нырял в воду, машинально выдергивая при этом из пачки сигарету с фильтром. Курил он много. Недокуренные сигареты ставил на стол фильтрами вниз и, забывая про них, закуривал другие. На столе перед ним постоянно чадили надкуренные и забытые сигареты.

— Не поеду! — решительно, будто перед ним стояла его настырная сестра, говорил Данила Петрович, так же внезапно приходя в себя. — Много ли мне надо на старости лет? Все, к чему лежит душа, у меня есть. Опять вступать во все эти мудреные взаимоотношения? Увольте. И не могу и не хочу… Да и что я там буду делать? Преподавать, как раньше, не смогу. А плохо преподавать совесть не позволит, — Данила Петрович зябко ежился и поправлял на плечах накидку, сшитую из шерстяных шарфов. — Холодно. Преподавать хорошо можно только тогда, когда тебе тепло… Не смотрите на меня с таким осуждением, молодые люди. Да, жизнь дала мне отменную трепку. Быть может, я конченый человек. Но я живу так, как мне нравится, и не мешаю жить никому другому. А это уже кое-что. Поверьте мне — кое-что…

— Вот именно: кое-что, — однажды ответил Юрка и, сведя в одну линию черные брови, добавил: — Мне кажется, вы кокетничаете своим прошлым.

Данила Петрович, ошеломленно крякнув, потянулся к пачке за новой сигаретой, забыв про только что поставленную на столешницу фильтром вниз. Мне стало жалко его, такого пожилого, усталого и, кажется, нездорового. Пусть уж он живет, как умеет, раз и сам не мешает жить другим.

Водилась за Данилой Петровичем и еще одна странность: он не переносил людей в военной форме — солдат и офицеров. Если он видел идущего ему навстречу военного, то тут же поворачивал назад, по какому бы важному делу ни спешил, и запирался на задвижку в своем доме, в котором размещался и пункт по приему от населения утильсырья — Данила Петрович заведовал им.

Но самым непонятным для меня были его запои. В эти дни он безбоязненно шлялся по городу, задевая, кого придется, и готов был затеять спор на любую тему с первым подвернувшимся ротозеем. Какое-то внутреннее беспокойство, выказывавшееся в его исступленном взгляде, точило душу, не давало ему покоя. Он будто с цепи срывался, готов был, казалось, начисто перечеркнуть свою жизнь…

Плот медленно скользил. Хрустально бормотала темная тяжелая вода. Облака отнесло за горизонт. Лес громоздился черным выступом с одной стороны озера и светился желто-коричневой полосой с другой. Западный склон неба окрасился золотистым блистающим цветом. Всплыла голубая луна и повисла так низко, что от нее, казалось, можно было оттолкнуться шестом.

Полутемной сухой аллеей из старых, плотно сомкнувшихся елей мы вышли к клубу. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что назревает стычка между нашими подгулявшими ребятами и местными парнями. Небольшой, но спаянной кучкой стояли они возле поленницы, сложенной под двумя березами — от одной до другой. Держались парни не робко. Сам деревенский, я в душе сочувствовал им; какому хозяину понравится, если в его доме его же и будут задирать, заигрывать с девушками, которых сегодня увидели впервые, а завтра позабудут?..

Но я и предположить не мог, что самое скверное в этот вечер было уготовано на мою долю. Тем более, начался он прекрасно, с того, что ко мне подошел Васька Ямщиков и, оглянувшись на Вальку и Светку, поинтересовался, как я отнесусь к тому, чтобы пригласить их в кино. Со Светкой общаться я не жаждал, но Валя совсем другое дело, и я ответил, что отнесусь положительно, но что будет, если они откажут.

— Тогда мы застрелимся, — пообещал Васька и отправился в клуб купить билеты.

Юрка отправился следом, не желая мешать нам. Из клуба доносились взрывы смеха и визг девчонок. Особенно выделялся голос Галки Пертонен. В открытую настежь дверь видно было, как Витька Аншуков и Герка «кадрили» смешливую девушку-киномеханика, развлекая ее ребусами из спичек. Аккуратненькая девушка эта выглядела здесь случайной, попала, должно быть, по распределению после окончания кинотехникума.

— Светлана и Валентина, — спустившись с крыльца и шелестя билетами, обратился Васька к девчонкам. — Вы что делаете?

Глупость его вопроса покоробила меня: девчонки просто стояли, наблюдая за происходящим вокруг, ничего не делали. Моментик же наступил.

— Озоном дышим, — посмеиваясь, ответила Светка, опершись подбородком о плечо Вальки.

— А что, если мы вместе подышим озоном искусства? — закрутил Вася.

Светка отпрянула и, скользнув по мне снисходительным взглядом, вопросительно уставилась на Вальку. Все замерло у меня внутри. Покраснев и как-то виновато покосившись на Светку, Валя пожала плечами. Будто ей хотелось принять наше предложение, да она чего-то побаивалась. Мне сделалось стыдно за себя, досадно, что Валька тащится на поводу у Светки. Спросить бы Светку, чем это я так не угодил ей…

— Ну, ладно уж, — выдержав паузу, явила милость Светка. — Так и быть.

Она подставила Ваське локоток, и они направились в клуб. Мы поплелись следом. Настроение мое было испорчено, и, казалось, его ничем нельзя было поправить.

В глубине зала, в самом темном его углу гомонились парни из десятого «Б». Среди них я увидел Галку Пертонен. Глаза ее возбужденно блестели, влажно поблескивали ровные плотные зубы, волнистые желтые пряди падали на плечи и грудь. Возле нее увивался долговязый кореш в нелепом пиджаке с оттянутыми карманами.

Мы устроились на одной скамейке с Лариской Александровой, ревнивыми глазами следившей за Геркой. Сзади нас сидели тетя Нюша и грузная старуха в тюбетейке и плюшевом вышарканном жакете. С жадным и оторопелым любопытством озирались они по сторонам, все замечая и все истолковывая на свой лад. Все мы, кажется, были вконец испорченными, и ничего путного из нас выйти не могло, потому что, когда тете Нюше и старухе было по столько же лет, по сколько сейчас нам, они на парней и глаз поднять не смели.

Как бы в подтверждение их вывода встала Лариска и, держась прямо, будто к ее спине была подвязана доска, приблизилась к столу, двумя перестановками спичек решила ребус, который никак не давался девушке-киномеханику, показала Герке язык, вернулась на свое место и, прикусив нижнюю губу, строптиво уставилась в белый квадрат экрана.