Василий Ермаков - Мотив

Зарубили какой-то сценарий на одну из модных тем — о мелиораторах, обвинив ведущего редактора в слабом художественном руководстве творческим процессом — приятель работал старшим редактором в одной из многочисленных редакций Центрального телевидения. Такие вещи в его жизни случались и раньше, и казалось бы, чего ради принимать близко к сердцу и этот случай, а вот принял же — Неделяев догадывался, что подлинная причина столь сильного душевного раздражения приятеля была в чем-то другом.

А не впал ли приятель в состояние, подобное тому, какое испытывал и сам Неделяев в последнее время из-за разных неурядиц на работе — когда хотелось махнуть на все рукой, жить, как хочется начальству, и не задумываться ни о смысле своего собственного существования, ни о смысле жизни вообще, ни о каком-либо ином смысле. Жизнь течет, как ей вздумается — не следует ли признать и смириться с этим?..

Москва прихорашивалась к приближающейся Олимпиаде: всюду эмблемы Игр, всюду развешиваются голубые полотнища с изображением олимпийского Мишки, напоминающего почему-то раскормленного купидона с полотен или настенных росписей старых мастеров.

Приятель, конечно же, укатил на работу, так что мечтать о стакане крепкого, вприкуску, чая даже и не стоило. Позвонить, предупредить о приезде?.. Зачем? Приятель всполошится, загорится охотой встретиться немедленно, начнет придумывать причину, чтобы отпроситься с работы, а на него, поди, и без того косо посматривают на службе — так что ни к чему раньше времени сбивать человека с наезженной колеи, обрекать его на возможные служебные неприятности. Перетерпится.

Занять время до двух часов совершенно нечем было. Можно бы пойти в кинотеатр, посмотреть какой-нибудь зарубежный детектив — вон вдали на торце дома огромная реклама: полуобнаженная пышнотелая девица и рука в перчатке, сжимающая черный короткоствольный пистолет, — да после бессонной ночи в душном вагоне побаливала голова.

С Комсомольской площади на Лермонтовскую, а с нее в улицу Кирова — Неделяев и доплелся до старинного дворянского особняка с колоннами и флигелями, в котором располагался киноотдел Минздрава. Ну что ж. Коль так получилось, надо представиться руководству киноотдела — быть может, оно обеспокоено, приехал ли он, заодно выяснить и мнение о сценарии, а затем пойти куда-нибудь перекусить уже более основательно.

Кроме киноотдела в особняке помещалось какое-то НИИ и психоневрологический диспансер, и мнительный Неделяев с опаской присматривался к каждому, кто попадался ему навстречу сначала на мраморной лестнице с колоннами, а после в узких запутанных коридорах. Пахло карболкой, оттаявшими мартовскими окнами и сырой бумагой.

Глава киноотдела Серебренников, далеко немолодой, но чрезвычайно крепкий и моложавый еще мужчина с гладким блестящим черепом, испытующе посматривая на Неделяева, отозвался о сценарии уклончиво: да — длинноты, и даже уж слишком, есть и композиционные огрехи, рыхлость даже, можно сказать, не найдено, пожалуй что, и живого хода, который бы сорганизовал материал, заставил бы его заиграть, и разработка отдельных эпизодов оставляет желать лучшего, а впрочем, как знать, как знать… сценарий — всего лишь основа, главные козыри во всемогущих руках его величества режиссера-постановщика, да и не мы решать будем, вышестоящие товарищи, а им, как известно, виднее, а «правая рука» Серебренникова миловидная Вера Павловна, обдав Неделяева доброжелательным сияющим взглядом карих глаз, добавила, что в любом случае у сценария есть одно неоспоримое преимущество — материала наворочено столько, что есть из чего выбирать. В две части — восемнадцать минут экранного времени — автор умудрился втиснуть столько материала, что его с избытком хватило бы на полнометражный полуторачасовой фильм.

— Да, но потом вы же и потребуете от меня, чтобы фильм во всем соответствовал утвержденному сценарию, — возразил Неделяев, думая совсем не о том, о чем говорил. А думал он о том, что неплохо бы снять в гостинице хороший номер, как это запросто делается в нормальных цивилизованных странах, и пригласить стройную, но начинавшую полнеть, что в начале этого процесса выглядит весьма пикантно, Веру Павловну провести с ним вечер. Интересно, согласилась бы?..

— Все в руках божьих, — отозвалась Вера Павловна, с явной симпатией относясь к Неделяеву, и он подумал, что она, может быть, и не отказалась бы, осточертело ей, поди, изо дня в день ковыряться в нескончаемых бумажных делах. И кольца на пальце не носит…

По совету Серебренникова Неделяев отправился к консультанту фильма, работавшему в этом же учреждении и обладавшему редкой, впечатляющей фамилией — Дэн-Реебрович. Не особенно вникнув в указания Серебренникова относительно местонахождения Дэн-Реебровича, Неделяев долго плутал по длинным и сумрачным коридорам особняка — из НИИ в психдиспансер и обратно, — неизменно попадая в многочисленные тупики. Тупики эти выглядели так, будто за ними больше ничего не было.

Время от времени Неделяев заглядывал в комнаты осведомиться. Ему объясняли, напутствовали, и согласно этим напутствиям отыскать Дэн-Реебровича ничего не стоило — первый поворот налево, четвертая дверь справа, — но не тут-то было: не отыскивался, хоть ты тресни.

В каждой комнате однообразно и утомительно шелестели бумаги, изредка тишина взрывалась коротким треском пишущей машинки, было по-домашнему покойно, сотрудники не спеша попивали чай, обстоятельно беседуя о делах, никакого касательства не имеющих к текущей работе, и Неделяеву показалось, что он вляпался в ловушку. Тут, казалось, не только мыслить, но и двигаться-то не желали. Он почти отчаялся когда-нибудь отыскать Дэн-Реебровича, когда какая-то сердобольная и не в пример другим бодрая старушка, тащившая ворох пахнувших тлением бумаг, довела его до самого кабинета Дэн-Реебровича. Неделяев уже захаживал в этот тупичок. Темно тут было настолько, что дверь в кабинет полностью сливалась со стеной.

Кабинетом, конечно, этот закуток можно было назвать только в порядке грубой лести. Дэн-Реебрович оказался шустрым человечком неопределенного возраста, в сером, с темно-коричневым галстуком, костюме, с убегающим в сторону взглядом черных смекалистых глаз, с энергичной, но вкрадчивой, внушающей настороженность, жестикуляцией, с манерой говорить так, что собеседнику некогда было слово вставить — согласен он был или несогласен.

— Я зондировал почву, — напористо заговорил Дэн-Реебрович, выяснив, с кем имеет дело. — Многие в комиссии настроены против сценария. У них свои старые счеты с Исааком Григорьевичем. Поэтому нужно быть очень на-че-ку. Может, придется швырнуть несколько костей — пускай подавятся!.. Жаль, что сам Исаак Григорьевич занемог — он в таких делах архиопытный товарищ. Он кого хочешь в два счета загонит в угол.