Нора Эфрон - Оскомина

— Ненавижу, когда ты так говоришь!

— Знаю. Ты все еще ее любишь?

— Не будем об этом, — роняет он.

— Но ты ведь больше не собираешься с ней видеться?

— Я же сказал.

— И вы с ней больше не поедете к той гватемальской переперченной пицце? — упорствую я.

— Рейчел…

— Просто ответь — да или нет?

— Сказал же я тебе: встречаться с Телмой больше не буду, а раз так, то и ездить с ней к доктору Валдес не буду.

— Вот и хорошо, — говорю я.

— Телма все равно не верит в эту фигню, — добавляет Марк.

— И я бы не стала. Да и с чего мне вообще пришло бы в голову обращаться к пережаренной лепешке, именующей себя психоаналитиком.

— Рейчел…

— Да?

— Если выедем прямо сейчас, успеем на последний самолет.

Последний самолет регулярных рейсов «Истерн эрлайнз» вылетает из Нью-Йорка в Вашингтон в девять часов вечера. Пока мы с Марком не были женаты и жили порознь — он в Вашингтоне, я в Нью-Йорке, — у нас не было возможности ссориться поздно вечером, поскольку не получалось хлопнуть дверью и уйти к себе домой. Мне даже нравилось, что наша совместная жизнь и реакции каждого зависят от расписания авиарейсов; мне и в самом деле очень многое нравилось в этой челночной авиалинии. Правда, комфорт и любезность персонала оставляли желать лучшего. Но кое-что там было на высоте. Самолеты, к примеру, всегда вылетали вовремя, и ровно через час ты уже на месте. Билет можно было купить в любой момент, бронировать его не требовалось. Обстановка там была деловая, пассажиры — тоже люди деловые, солидные. Никому из них и в голову не приходило прогуляться по салону просто так. Ни один из них не путешествовал ради удовольствия . Нет, они перемещались из одного офиса в другой, находящийся в другом городе. Каждый имел при себе портфель. Все были одеты строго и дорого: серьезные, успешные люди. Теперь пассажиры «Истерн эрлайнз» кажутся мне почти идеальным воплощением пуританских традиций: истинная добродетель — в выносливости, умеренности и скромности. Очень правильно, думала я, что одни самолеты этой авиалинии летают из Нью-Йорка в Бостон — колыбель пуританства, а другие из Нью-Йорка в Вашингтон, где те, кто вырос в пуританских традициях, вознаграждены, поскольку теперь в их власти принуждать всю страну блюсти их ценности. Мне очень нравилась суровая аскетичность транспорта, который доставлял меня к Марку, что-то в этом было восхитительно романтичное. Я старалась не выделяться среди прочих пассажиров: одевалась, как все, и, как все, непременно брала с собой «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и «Уолл-стрит джорнэл». Правда, мои попутчики летали по делам, а я — к Марку.

И однажды, когда мы с Марком совершали очередной такой перелет, он сделал мне предложение. В то время он пару раз в неделю просил меня выйти за него, но на борту самолета — впервые.

— Сейчас у тебя есть шанс сказать. «да» на борту «Истерн эрлайнз». Упустить такой шанс — грех, — говорит он.

— И смех и грех, — говорю я. — Мой ответ — нет.

— Тебе бы только словами играть.

— Нет, — повторяю я.

— Другого такого шанса не будет, — предупреждает Марк. — Я и дальше буду предлагать тебе руку и сердце, но на борту «Истерн эр» — больше никогда.

И я согласилась.

Наши друзья Сигелы подарили нам на свадьбу десять акций «Истерн эрлайнз». Ха-ха. Сначала стоимость авиабилета поднялась до пятидесяти долларов, потом до пятидесяти четырех, а затем и до пятидесяти восьми.

И Артур Сигел сказал:

— Вы везунки: познакомились до того, как билеты подорожали. Никакой перепих не стоит ста шестнадцати долларов с носа.

Ха-ха. Я перебралась в Вашингтон, у нас родился Сэм, и Артур сказал: чем черт не шутит, возможно, денег, которые я сэкономила на перелетах, даже хватит Сэму на памперсы. Ха-ха. Шуточки про челночные рейсы. Не сказать, чтобы очень смешные, но уж какие есть.

Что там объяснять — попробуйте помотаться туда-сюда на аэроэкспрессе с грудным ребенком. Не обязательно на челночном рейсе — на любом, но непременно с грудным ребенком, и вы поймете, каково жилось прокаженному в четырнадцатом веке, а уж на борту шаттла почувствуете себя парией. И немудрено: остальные пассажиры, сплошь в деловых костюмах, косятся на вас, будто ждут, что вашего малыша вот-вот стошнит на конспекты их речей. Раньше, когда я доставала золотую кредитку «Америкэн экспресс», они смотрели на меня с уважением, но теперь не в силах скрыть презрения ко мне и моим запасам Надежных Памперсов.

Попробуйте полететь на «Истерн шаттл» с грудным ребенком и вдобавок с мужем, которому вообще не до вас. Едва мы приехали в терминал аэропорта «Ла-Гуардия», Марк мгновенно испарился: отправился к газетному киоску за свежей прессой, а также звонить в редакцию — не дай бог, болтаясь в Нью-Йорке по каким-то пустяковым делишкам, он пропустит важные события. Я встала в очередь на посадку. Сэм притомился и закапризничал, я взяла его за руку и, держа другой рукой дорожную сумку и объемистый пакет с памперсами, попыталась заполнить посадочный талон огрызком карандаша; при этом с меня тут же слетели очки, а когда я наклонилась, чтобы их поднять, из кармана выпала пачка крекеров. Мужчина, стоявший за мной, поднял крекеры и изъявил готовность мне помочь. Я едва не расплакалась. И заплакала бы, но испугалась, что тогда очки снова съедут на кончик носа. Мужчина был темнокожий, с очень приятным, но незнакомым иностранным акцентом. Я с благодарностью вручила ему пакет с памперсами, и он понес мой багаж к транспортеру. Потом вернулся ко мне, и я заметила на его улыбающемся лице три подкожные кисты — маленькие бугорки, вроде тех, что не позволяют Роберту Редфорду стать уж слишком неотразимым. У меня в голове заклубилась куча вопросов: согласился бы он удалить кисты, если бы мы поженились? Смогла бы я жить с человеком, который говорит с сильным акцентом? Откуда он родом, и как его родня отнеслась бы к его женитьбе на еврейке? Не принято ли у него на родине — поди знай, где она, — называть евреек жидовками?

— А вы откуда? — не удержалась я.

— Откуда? — переспросил он.

— Из какой страны, — пояснила я.

— Мой штрана, — заулыбался он, — ошен карасыфый.

Я закивала головой. Он покивал в ответ. Я продолжала кивать. Он тоже. Все, хватит мечтать о муже-иностранце. Хватит предаваться матримониальным фантазиям при виде первого встречного.

Оставив Марку место возле окна, я села у прохода, а Сэма посадила между нами. Через пару минут Марк вернулся и вручил мне ранний выпуск «Дейли ньюс». Первую страницу украшала фотография Ванессы на пороге полицейского участка; выглядела Ванесса сногсшибательно. На следующей странице была напечатана история ограбления группы весьма известных людей. Меня там назвали «автором кулинарных книг», что меня раздражает: все-таки я пишу не просто кулинарные книги; зато не назвали беременной писательницей кухонного жанра, чуть не спятившей оттого, что ее муж влюбился в великаншу, — и на том спасибо. Если верить статье, Сидни и Дэн лишь в участке узнали фамилии друг друга и вдобавок обнаружили, что они — дальние родственники. Для меня осталось загадкой, к чему эти подробности читателям «Дейли ньюс», зато я не сомневалась: теперь мои сотоварищи будут часами судить и рядить, что их родство может значить. Вообще-то, я все больше склонялась к мысли, что нашу группу лучше бы навсегда распустить, иначе весь следующий год мы будем бесконечно обсасывать ограбление, и времени обсудить, чт о происходит в жизни каждого из нас, попросту не останется. Интересно, а Марк читал эту статью, подумала я и тут же поняла, что спрашивать его не буду: он использует ее, чтобы поиздеваться над моими потугами решать свои проблемы с помощью психоанализа. Я-то ведь над его потугами издевалась. Я повернулась к мужу. Он углубился в «Каса вог» [54] «Каса вог» — модный журнал премиум-класса по дизайну и интерьеру. , делая вид, что меня тут нет: сидит рядом какая-то горемыка, не сумевшая даже повременить с очередной беременностью, и понятия не имеет, как ей повезло — ведь рядом с ней крупный вашингтонский журналист, который пытается вникнуть в тонкости квартирного дизайна. Но главная фишка была впереди. По проходу уже шла стюардесса, собирая с пассажиров деньги за билеты. Обычно мы с Марком делили все расходы поровну. Я всегда платила за себя. Мы хорошо зарабатывали и общие траты делили пополам. Но вам не кажется, что в тот знаковый вечер Марку следовало бы заплатить за нас обоих? Как бы не так.