Нора Эфрон - Оскомина

— А давайте заглянем к «У Элен» — полакомимся шарлоткой.

Так мы и сделали, каждый съел по две порции. Когда мы уходили, хозяин ресторана дал нам рецепт шарлотки, я его здесь тоже приведу, потому что лучшей шарлотки я не едала. Вкусом она напоминает карамелизованную кашу из кукурузной муки.

Разотрите 2 чашки сахара с 2 пачками сливочного масла. Добавьте 2 ½ чашки молока, 400 граммов сгущенного молока без сахара, 2 столовые ложки мускатного ореха, две столовые ложки ванили, разломанный на куски батон или буханку хлеба (хлеб годится любой, и чем он хуже, тем лучше) и чашку изюма. Размешайте. Вылейте смесь в глубокую смазанную маслом кастрюлю и запекайте 2 часа при температуре 180 градусов Цельсия; по истечении первого часа помешайте содержимое. Подавайте в теплом виде с густым кремом.

Как правило, Артур жизнью доволен. Однажды мы играли в «Отвечай честно», и вопрос был такой: «О чем ты сожалеешь?» Подумав, он сказал: «В придачу к шарлотке надо было заказать „У Элен“ еще и лук, жаренный кольцами». В другой раз вопрос был такой: «Какое имя вы бы хотели, чтобы вам дали родители?» Я сказала, что предпочла бы зваться Вероникой: имя шикарное, чего про меня не скажешь. Джули предпочла бы зваться Антеей, потому что в этом имени есть некая тонкость, а саму Джули тоненькой не назовешь. Марк хотел бы, чтобы его назвали Сашей: в этом имени есть удаль, которой ему не хватает. Артур думал-думал и в конце концов объявил, что, на его взгляд, имя Артур ему очень подходит. Так оно и есть. Артур коренастый, но крепкий — как и положено человеку с именем Артур; у него рыжие, закрученные кверху усы, и они отчасти компенсируют почти полное отсутствие волос на голове. Голый череп ничуть не смущает Артура — вот какой он здравомыслящий человек.

Оба, и Артур, и Марк, росли в Бруклине. Оба поступили в Колумбийский университет, но потом Марк пошел на факультет журналистики, а Артур — на юридический факультет Йельского университета. В конце концов оба оказались в Вашингтоне. Когда Артур познакомился с Джули, она работала на Капитолийском холме, консультантом по вопросам законодательства. При светлых кудряшках, больших-пребольших глазах навыкате и крупных жемчужно-белых зубах, она была точь-в-точь красотка с рекламы кока-колы; время от времени Артур поглядывает на Джули, словно не может поверить, что она и впрямь его жена. Джули это очень озадачивает: она считает себя заурядной техасской толстушкой, которой удалось подцепить отличного еврейского мужа — по ее мнению, исключительно потому, что евреи мечтают о шиксах [59] Шикса — женщина, девушка-нееврейка ( идиш ). .

После свадьбы Сигелы поселились в трехкомнатной квартире на Коннектикут-авеню, и Марк водил своих девиц к ним по воскресеньям завтракать. Однажды в их жизни появилась первая еврейская Кимберли. Потом были и другие подружки. Наконец настал мой черед, и у нас неожиданно образовалась четверка. По воскресеньям мы часами вместе бездельничали: над чашками кофе клубился парок, по всей гостиной валялись газеты, сквозь подобранные в тон жалюзи пробивалось солнце, в его лучах плясали пылинки. У Вашингтона есть один недостаток, говорил Артур: здесь нет приличной кулинарии. У Джули тоже были претензии к Вашингтону: после полуночи по телевизору не крутят кино «для взрослых». Я считала, что Вашингтон чересчур гойский город, это его основной изъян. А для Марка главная беда Вашингтона заключалась в том, что слишком много людей здесь тратят слишком много времени, пытаясь выяснить, в чем главная беда Вашингтона. Мы спорили снова и снова, причем с неизменным азартом, будто прежде не слышали аргументов друг друга. Потом сообща обсуждали наши предпочтения: хотим ли мы, чтобы нас хоронили в гробу или кремировали? И наконец, переходили к насущным проблемам: стоит ли Сигелам красить гостиную в персиковый цвет? А менять фанеровку обеденного стола? Надо ли им купить видеомагнитофон? А заново обить диван?

— Не пойму, чем прежняя обивка была плоха, — замечает Артур, когда диван уже обили заново.

— Ничем не плоха, — отзывается Джули.

— Так, а это что за цвет? — спрашивает Артур.

— Серовато-коричневый, — говорит Джули.

Артур качает головой:

— Никогда не разбирался в цветах. А все оттого, что в детстве у меня был скудный набор цветных карандашей, в один рядок, а не в два. Будь он больше, я бы отличал серо-коричневый от вишневого и от цвета сурового полотна. А сейчас я могу различить только жженую сиену. И что толку? Ни разу никто при мне не сказал: это вещь цвета жженой сиены . Ни разу не слышал: «Держись за той машиной цвета жженой сиены».

— Пожалуй, из этого выйдет неплохая колонка, — бормочет Марк.

— Черт бы тебя побрал, Фелдман! — возмущается Артур.

— Хочешь сам — валяй, — говорит Марк.

— Как прикажешь понимать твою фразу: «Хочешь сам — валяй»? — возмущается Артур. — Тема-то и так моя. Вот я вправе сказать «хочешь сам — валяй». Но не ты.

— И что ты из этой темы сделаешь? Разберешь ее в статье для «Вопросов юриспруденции» Йельского университета?

— Артуру и не надо ничего из нее делать, — вмешиваюсь я. — Он просто пополнит ею свой застольный репертуар.

— Спасибо, Рейчел, — говорит Артур и переводит глаза на Марка: — Смотри, не вздумай с ней разбежаться, понял? Дай мне слово.

— Господи помилуй! — возмущается Марк. — Можно подумать, это твоя девушка.

— Да, мы оба гуляем с вами обоими, — говорит Артур.

— Помнится, вольным холостяком я вам тоже был по нраву, — замечает Марк.

— Верно, а все-таки парочкой вы куда милее, — говорит Артур и шутливо дает ему тумака. — С холостяком ведь никогда не знаешь, чем дело кончится. Я, честно говоря, хотел бы, чтобы вы поженились.

— Господи, Артур, я тебя умоляю!.. — восклицает Джули.

— Что поделать, нравится мне женатая жизнь, — объясняет Артур. — Вот и хочу, чтобы все, кто мне по сердцу, тоже поженились. Такой уж я человек. Добрый. Щедрый. Обаятельный. Душа нараспашку.

— Ага, сам попал в силки и теперь всех норовишь туда заманить, — говорит Марк.

— Так мне эти силки очень нравятся, — отзывается Артур. — Не жизнь, а малина: что у нас сегодня на ужин? какой фильм посмотрим и где мои носки?

— И где они, твои носки? — подхватывает Марк. — А мои где? Где все мои пропавшие носки?

— На небесах, — говорит Артур. — Ты умираешь, отлетаешь в райские кущи, там тебе приносят объемистый ящик, а в нем твои потерянные носки, там же твои шарфы и перчатки, и отныне ты веки вечные будешь сидеть и разбирать свое добро.

— По-моему, из этого выйдет неплохая колонка, — бормочет Марк.

— Черт бы тебя побрал, Фелдман, — бурчит Артур.

Мы с Марком поженились. Вы бы видели Артура на нашей свадьбе. Он стоял, лихо вскинув голову, и непрестанно подмигивал судье: добился-таки своего. Уломал Марка. Демонстрируя лучшему другу радости семейной жизни, убедил его расстаться с холостяцким бытьем. В конце церемонии Артур выхватил из кармана бокал и поставил на пол; Марк, как положено, растоптал его, и осколки засыпали восточный ковер судьи; Артур оглушительно гикнул и пустился выплясывать «казачок». Спустя три месяца я шла по Коннектикут-авеню и на Дюпон-серкл свернула в парк; на скамейке Артур и неопознанная особа женского пола сжимали друг друга в страстных объятиях.