Александр Авдюгин - Батюшковские рассказы

Разворачиваю.

И… сдержаться не смог.

— Ух ты, Серафим! — так и выдохнулось.

Соединенная сзади, двучастная, с ковчегом (углубленная срединная часть), с соблюдением всех иконописных форм и тонкой позолотой икона преподобного старца Серафима Саровского была красива и особенна.

Есть свойство, «особенность» у некоторых икон, которыми они своею красотой призывают не любоваться, а молиться. Так и говорят — намоленная икона. Эта была из них. Причем стало абсолютно ясно, что икона храмовая. По торцу ее боковых граней остались отверстия от креплений, для установки в иконостасном кивоте.

— Так откуда икона? — внимательно смотря на пришедшее трио, еще раз вопросил я. — Бабка оставила, или из храма уведена?

— Ты что, батя, обижаешь, моя икона — ответствовал самый «интеллигентный» коробейник. — Точно, старуха оставила. Наследство. Вот уезжаем в Россию с собой забирать не хотим, пусть на Родине останется.

Такого пафоса я даже не ожидал, хотя оно и действительно, если уезжают, то с такой иконой на таможне проблемы обязательно возникнут.

— Так берешь икону? — настойчиво и вопросительно требовал «хозяин», — Гляди, красивая какая. Семнадцатый век.

— Семнадцатый точно, — возразил я, — только вот не век, а год. Именно 1917 или около того.

— Да ты что! Цену сбить решил? — чуть ли не завопил хозяин. — Да нам за нее в Луганске знаешь сколько забашляют? Не семнадцатый, смотри-ка, спец нашелся. Она моей бабке от ее прабабки осталась, а той тоже с древности…

Возмутительным междометиям с пропуском придыхательных начал всем известных выражений, казалось, не будет конца и мои попытки объяснить, что икона никак не может быть века XVII, так как преподобный вообще-то жил в XIX, а канонизирован лишь сто лет назад, не принимались даже на слух.

— Так берешь икону? — оборвал возмущающегося поповской несправедливостью напарника другой продавец.

— Это икона храмовая и дорогая, мне посоветоваться надо.

— Дорогая, и я ж об том же, — тут же поддакнул «хозяин». — Триста лет иконе.

Объяснять еще раз, что иконе преподобного старца лет сто от роду я больше не стал.

— Сколько хотите?

— Тысячу долларов, — вполголоса выдал продавец и икнул утверждающе.

— Нет, братцы, таких денег у нас нет, да и стоит она вполовину меньше.

Тут я говорил со знанием дела, так как не столь давно приискивал для храма икону подобного вида и цены раритетов знал.

Спор мог затянуться до бесконечности, поэтому, чтобы не устраивать бесполезных и никому не нужных торгов я стал заворачивать икону в полотенце, всем своим видом показывая, что отказываюсь брать.

— Езжайте в область, в антикварный магазин и там продавайте.

Коробейники переглянулись.

— Деньги сейчас отдашь?

— Отдам половину, — заявил я. — Остальные — через недельку, когда подсобираем на приходе, да и проверю я иконку, вдруг ворованная.

На «ворованная» продавцы никак не среагировали, но стали требовать полного расчета.

Деньги, конечно, бы я нашел, тем более, что собирались мы на храм икону приобрести, но что-то мне мешало взять вот просто так и забрать преподобного старца. Нужно было время. Подумать и помолиться.

Согбенный, опирающийся на клюку старец Серафим, как-то грустно смотрел с лесной опушки и в его взгляде грусть, соединялась с тревогой.

— Значит так, братия, — решил я окончательно, — половину денег я сейчас же отдам, а вторую после Вознесения, то есть через пять дней. Устраивает — забираю, нет — везите в антикварный.

Коробейники помялись и согласились.

Не спалось толком в эту ночь. Несколько раз подходил к столику, где стояла икона. Старец из своего далеко тревожно вглядывался в день сегодняшний и, как мне показалось, чего-то ждал.

Не напрасно было его ожидание и мое беспокойство. Солнце толком еще не успело взойти, как раздался настойчивый и многоразовый, «аварийный» звонок в дверь.

На пороге стояла дородная дама, за ней как-то терялся и абсолютно не смотрелся один из вчерашних продавцов.

— Отдайте икону, сейчас же! Да как вы смели ее брать за такие гроши?! А еще священник называется!

Я молча, не выслушивая дальнейшие причитания и обвинения в своей непорядочности, алчности и сребролюбии, вынес икону.

— Возьмите.

Дама немного опешила от моего смирения и молчаливого согласия и, отдавая мне деньги (уже в государственной валюте), лишь сказала:

— За эту икону я квартиру куплю и еще на машину останется. Семнадцатый век! А он, — (прозвучавшее выражение-определение опускаю), — за такие гроши хотел нас наколоть.

Закрыл дверь, виновато посмотрел на встревоженных домочадцев и пошел в храм читать акафист преподобному Серафиму Саровскому.

Где-то через неделю собрался ехать на Родину в Россию и пошел на рынок денежку поменять, гривны на рубли. У местного валютчика в будке увидел стоящую в углу прикрытую рогожкой икону.

— Бать, икона не нужна? — спросил валютчик. — Купил вот по случаю. Старец, святой какой-то, по-моему, лет двести ей.

Он отбросил рогожку в сторону… на меня так же грустно смотрел Серафим.

— Да нет ей двухсот, от силы лет сто, — возразил я.

— О! Значит, не ошибся, — обрадовался меняла. — С меня за нее 300 баксов требовали, а я им больше ста не дал. Так что возьмешь за сто пятьдесят?

— Да нет, не буду. Ты ее в антикварку свези, толку больше будет и греха меньше, что на святости деньги зарабатываем.

— Свезу, — как-то сразу согласился мой собеседник. И мне стало уверенно ясно, что обязательно отвезет.

Преподобный старче Серафиме, моли Бога о нас грешных!

«Камень на душе» — знакомо выражение? Наверное, каждому слышать приходилось, да и испытывать. Духовная боль, она всех болей больнее, но особенно тяжко страдание, когда, кажется, нет выхода, когда не видно просвета, когда как будто весь мир ополчился против…

Именно отсюда и бытует — «Беда одна не ходит».

Как не странно, но мужественные, сильные и ловкие представители пола сильного пасуют в этой ситуации чаще. Они могут действовать, бить кулаками, решать сверхсложные логические задачи, но противопоставить что-либо реально исполнимое духовной катастрофе и душевному испытанию им часто не удается.

И здесь появляется женщина.

Помните евангельский путь жен-мироносиц ко гробу Господню? Они идут, взяв необходимое для погребения благовонное миро, но совершенно не заботятся, как они вообще-то проникнут в гроб ко Христу. Ведь он завален камнем. Идут и думают: Кто отвалит нам камень от двери гроба? (Мк. 16, 3)

Им ведь не под силу даже сдвинуть этот камень, не то что его «отвалить», но они идут и знают, что не может не совершиться дело нужное, дело Господне.