Александр Авдюгин - Батюшковские рассказы

Сквозь наплывающий сон показалось, что где-то затарахтел мотоцикл. Не обратил внимания. Уснул.

Сколько проспал, не помню, но проснулся от приглушенного разговора и мелькания света. Причем свет этот четкими лучами из разных сторон исходил и перемещался, то быстро, то медленно.

Щелкнул выключателем — в келье электричества не было, не гудел и холодильник в коридоре. С келейного окна ничего толком не видно. Стройка — а свет там мелькал — в стороне немного, как раз за углом.

Надел подрясник и вышел на крыльцо.

Над стенами сооружаемого угольника светились три яркие точки, лучами упираясь в кирпичную кладку. Под лучами мелькали руки, но туловищ, голов и ног не существовало. Не было — и все тут!

«Ангелы! Прав староста», — подумалось, но не поверилось, а вот испуг пришел, тем более, что верхний огонек как-то резко опустился вниз и на высоте где-то двух метров направился в мою сторону, через мгновение выхватив из темноты мою фигуру.

Фигура, должно быть, выглядела довольно странно. С всклокоченной бородой, толком не застегнутом подряснике, на голое тело надетым и с перепуганным лицом…

— О, батюшка! — вымолвил удивленно ангел. «Что» и «кто» это говорило, я так и не понял, потому что с двухметровой высоты в меня бил сноп яркого луча, под которым ничего не просматривалось, вернее, там была темнота.

Остальные два луча мгновенно обратились в мою сторону, и тут мне вспомнились гуманоиды, пришельцы и прочие «иночеловеки», о которых в те времена много и повсеместно говорили, а книжку свою об их сущности «Игумен N» пока еще не написал. А о ком мне прикажете было думать, ежели на меня смотрели три светящихся луча, без признаков существования рук и ног? Перекреститься я, наверное, забыл, но вот рот все же открыл, чего то там сказать, но сказать не получалось…

Из оцепенения и мгновенного осознания, в чем тут дело, меня вывел знакомый голос харитоновского зятя.

— Эх, не получилось, чтобы «тайно образующе»!

Уж этого голоса мне не знать, если он каждое воскресенье Апостол читает!

Тут три луча закивали и захохотали, выхватывая светом чумазые, черные от угля лица. Это были наши сельчане-шахтеры. Ребята крупные, высокие, в горняцких касках с коногонками (так и по сей день светильники шахтерские именуют). Естественно, свет этот не менее, а то и более чем два метра от земли находится, а под касками черные шахтерки, с такими же черными руками, а вокруг темнота… Вот и шагает свет сам над землей, если чуть со стороны смотреть.

Шахтеры, поняв мой перепуг, переходящий в тихий ужас, а затем в удивление, расположились вокруг и рассказали:

— Да тут, бать, старики попросили, чтобы мы по вечерам доложили кладку, а мы не успели. Так мы вот и решили после третьей смены закончить, чтобы вас удивить. На гора выехали, а в баню не пошли, уже после того, как закончим, отмоемся. Работы-то тут на пару часов осталось…

Смотрел я на них, и слезы на глазах. Шахта, она ведь не просто «работа». Тяжело там. Очень тяжело. И живут ребята не в городе, где иных забот поменьше. Тут и хозяйство гогочет и мычит, и огород садить и убирать, а они вот еще ради того, чтобы «удивить», ночью, после третьей смены — да раствор мешать и кирпичи таскать.

Нет, дорогие мои, только ангелы так могут. Пусть и черные от угольной пыли, да и словцо в речь свою не очень ангельское иногда вставляющие, но ангелы. Вы в их душу посмотрите, а потом и судить будете… А за то, что напугали меня до смерти: «Глаза бы мои на вас не глядели…»