Андрей Шляхов - Расследование доктора Данилова

– Очень приятно, – подтвердил Данилов. – А давно вы здесь работаете?

– В больнице уже десятый год, а здесь – третий месяц. Я раньше в приемном работала, а потом мне Маргарита Самвеловна сюда предложила перейти. Я не хотела сначала, потому что думала, что здесь тяжело работать. Не только полы и унитазы мыть приходится, но и больных умывать-перестилать, судно подавать и все такое. Здесь почему санитарок всегда дефицит? Никогда почти по двое на сутки не выходим… Потому что не хотят бабы идти на тяжелую работу. Но это со стороны так кажется, а на самом деле в приемном было тяжелее. Там ад, проходной двор, шум, гам и татарам. Да я лучше двадцать человек помою и перестелю, зато буду в спокойных условиях работать и уважение иметь! В приемном никакого уважения к санитаркам нет. Хорошо еще, что ноги об нас не вытирают…

Руки у Вараевой были мужскими с широкими ладонями и толстыми, но короткими пальцами. Совсем не верилось, что они были способны на ловкие трюки со шприцами и полотенцами.

«Давай-ка, Эркюль Шерлокович, придумай ей мотив! – подначил внутренний голос. – Я знаю, у тебя получится!».

«Да иди ты!» – ответил Данилов, оставшийся единственным кандидатом в подозреваемые.

До конца дежурства оставалось больше, чем прошло – тринадцать с половиной часов и в течение этого времени нужно было думать о пациентах, а не ломать голову над загадками, которые сейчас все равно не разгадаешь. Поэтому Данилов постарался убедить себя в том, что смерть Светланы Исаевны Петкевич (так звали умершую пациентку) наступила вследствие естественных причин.

К добрым экспертам Данилов поехал прямо из больницы, сразу же после того, как обсудил случившееся с Денисом Альбертовичем. Тот не собирался являться на работу в воскресенье, но узнав о случившемся во время контрольного вечернего звонка решил вернуться к старым привычкам.

– Это – случайное совпадение, я уверен, что случайное, – на самом деле в голосе заведующего отделением никакой уверенности не ощущалось. – Ну сам посуди, кому из субботней смены захотелось бы подложить мне свинью?

«Кошелеву», чуть было не сорвалось с языка, но Данилов вовремя его прикусил. Нечего торопиться с выводами, к тому же далеко не каждый, кто критикует начальство или демонстрирует не самое лучшее отношение к нему, способен на пакости, особенно на такие.

Про изъятые флаконы и ампулы Данилов заведующему отделением рассказывать не стал, решил сначала дождаться результатов экспертизы. На всякий случай, по дороге позвонил человеку, порекомендовавшему эту организацию, и уточнил – действительно ли она заслуживает доверия? Не пишут ли эксперты заключения, что называется, «с потолка»? Не водят ли они за нос доверчивых буратин? Собеседник немного обиженно ответил, что абы кого он рекомендовать бы не стал. Нормальные люди, работают добросовестно, на репутации конторы нет ни одного пятнышка. Ну и славно…

Елена с Машей уехали на шоппинг. Ребенок в последнее время рос не по дням, а по часам, купленная с небольшим запасом одежда становилась мала уже через три месяца. Данилов порадовался тому, что дома никого нет. Жена сразу бы поняла, что снова произошло что-то нехорошее. С расспросами приставать бы не стала, но смотрела бы сочувственно, вела бы разговоры на всякие отвлеченные темы, а разговаривать сейчас совершенно не хотелось. Хотелось выпить крепчайшего кофе, принять контрастный душ, оседлать своего верного коня – подаренный женой на Новый год ноутбук – и отправиться в путешествие по бескрайним сетевым просторам.

Двухчасовое изучение статей, посвященных цефотаксиму и всем цефалоспоринам в целом, не принесло успокоение. Данилову так и не удалось найти сведений о таком побочном действии, как остановка сердечной деятельности. Выключив ноутбук, Данилов прикорнул на диване в гостиной. Ночь выдалась на удивление спокойной – никого не привезли и никто не ухудшился, но навязчивые мысли так и не дали заснуть. Теперь Данилов понимал, как возникает мания подозрительности и перекосы в правовой системе. Действительно, если задуматься как следует, то станешь подозревать всех, кроме себя самого…

«А почему – «кроме»? – спросил внутренний голос. – У тебя в анамнезе есть черепно-мозговая травма с последствиями в виде головных болей. Возрастные изменения, наложившись старую травму, могли привести к провалам в памяти… Ты бы посмотрел запись с камер, установленных в зале. Вдруг это ты ввел Петкевич что-то тормозящее…».

Это называется – дошел до ручки. Внутренний голос, конечно, ерничал, изображал игру ума на пустом месте, но записи с камер проглядеть однозначно стоило. Для того, чтобы снять подозрения с санитарки Вараевой или же, наоборот, получить основания для подозрений. Данилов позвонил Денису Альбертовичу, который до сих пор находился в отделении и попросил обеспечить ему записи, сделанные в прошлое и позапрошлые дежурства, а также – днем во вторник. Часом позже он уже знакомился с ними. За этим занятием его застали Елена и Маша.

Увидев на экране ноутбука зал реанимационного отделения, Елена поджала губы и вопросительно посмотрела на Данилова.

– Вот представь, – сказал Данилов. – Женщина сорока пяти лет с двусторонней пневмонией выдала остановку сердца через несколько минут после внутривенного ведения цефотаксима. Тару я отдал на исследование. Сейчас просматриваю записи для того, чтобы понять, могла ли быть причастной к этому санитарка, которая дежурила вместе со мной в эту и прошлую субботу. Она тут явно не при чем, но надо же убедиться.

Камеры наблюдения были те еще, из самых дешевых, не позволявших разглядеть детали, но то, что ему было нужно, Данилов увидел. Во-первых, санитарка Вараева во вторник не подходила к дверям кабинета заведующего отделением в тот момент, когда там шло секретное совещание, а в сестринскую она не заходила с девяти часов сорока трех минут. Подслушать разговор с Ириной Константиновной и подложить Вере ампулы она не могла. Во-вторых, к покойному Иголушкину Вараева подходила в прошлую субботу несколько раз, но не одна, а вместе с медсестрой Таней Муратовой. Та помогала менять деду памперс и поправлять простыню. Последний подход был за два часа до остановки сердца… Не вариант. В-третьих, к Петкевич, которая была в сознании, Вараева подходила только для того, чтобы подложить под нее судно или забрать его. Сделать при этом какую-то инъекцию она не могла. Да и последний подход имел место за полтора часа до последней инъекции цефотаксима, сделанной Оксаной. Кошелев, кстати говоря, контактировал с Петкевич только во время утреннего обхода. Во время повторных обходов этот пофигист ограничивался тем, что смотрел на ходу на монитор. Оно бы и ладно, поскольку пациентка производила впечатление стабильной и диагноз у нее был относительно спокойный, но за картиной в легких следовало следить повнимательнее. Пневмонии коварны, а двусторонние – так вообще.