Андрей Шляхов - Расследование доктора Данилова

– Почему вы так решили? – спросил Данилов, которого весьма удивил пример с отсутствующей черной кошкой.

– Да все очень просто, – Кошелев поерзал на диване, устраиваясь поудобнее. – Альбертыч, словно утопающий, хватается за любую соломинку, которая позволяет ему оправдаться. Кто бы что бы ни говорил, а летальность выше тридцати процентов – это ужас ужасный. И если у одной из медсестер в сумке находят ампулы с препаратами, которые теоретически могут привести к летальному исходу, то велик соблазн выставить ее монстром-убийцей. Ай-яй-яй, какая нехорошая женщина, повышает летальность, чтобы досадить начальству… Смешно! Честное слово – смешно!

– Лично я тут ничего смешного не вижу, – ответил Данилов. – У меня на прошлом дежурстве, ни с того, ни с сего, без каких-либо объяснимых причин пациент выдал остановку сердца на фоне введения верапамила. Я голову сломал, пытаясь понять, почему так произошло. А если допустить, что ему в капельницу незадолго до того тайком добавили ну, скажем, новокаинамида, то все встает на свои места. Кстати, дежурил я в тот день с Верой.

– Вы дежурили с Верой, у вас неожиданно умер пациент, а у Веры в сумке нашли ампулы с новокаинамидом и чем-то еще, – с готовностью подхватил Кошелев. – Разве из этого следует, что Вера убивала пациентов? Давайте не будем забывать о презумпции невиновности! Нынче у нас не тридцать седьмой год! Разве ампулы в сумке могут служить доказательством?

– А зачем ей было нужно приносить на дежурство новокаинамид, атропин и пропафенон? – Данилов пристально посмотрел в глаза собеседника. – Боялась, что у нас в отделении этого добра не хватит?

– Почему все решили, что она принесла эти ампулы? – Кошелев хитро-хитро прищурил свои маленькие невыразительные глазки. – А может она их собиралась унести?

– Зачем? – удивился Данилов. – Вот совсем не те препараты, которые крадут с работы!

– У Веры и Нади на попечении находится тяжело больная мать, – объяснил Кошелев. – Возможно им хотелось иметь дома запас лекарств на всякий пожарный случай. Он же всю жизнь проработали в реанимации и должны разбираться, что к чему… Пока «скорая» доедет, а тут все под рукой.

– Тогда им нужно иметь дома кардиограф, потому что без ЭКГ невозможно понять, что это за пароксизм…

– А кто вам сказал, что у них его нет? – Кошелев торжествующе посмотрел на Данилова. – Может, у них и кардиомонитор дома стоит?

– Угу! – хмыкнул Данилов. – А еще дефибриллятор и эхокардиограф… Может, спустимся с небес на землю, Алексей Алексеевич, и посмотрим на все с точки зрения здравого смысла? Первое – в отделении невероятно высокая летальность. Второе – смерть некоторых пациентов не укладывается в понимание. Третье – у некоей медсестры в сумке нашлись ампулы с сильнодействующими препаратами. Четвертое – вместо того, чтобы признаться в том, что она собиралась унести ампулы домой, Вера устроила скандал с немедленным увольнением, и ее сестра уволилась следом за ней… Стоят ли три несчастные ампулы таких жертв? Если бы она призналась, что украла их, ей ничего не было бы. Там ущерба-то на полтинник! Ну, максимум, Денис Альбертович пожурил бы ее и все на этом закончилось. А они обе уволились. Это вас не наталкивает ни на какие размышления?

– Обиделись и уволились! Я бы на их месте сделал бы тоже самое.

– Ну не знаю… – Данилов развел руками. – По мне так не повод для увольнения. Пойдем дальше? Пятое – у Ирины Константиновны ничего не пропадало, а пропафенона в отделении, насколько мне известно, вообще нет.

– Если у нас нет пропафенона, то это еще не означает, что его нет в других отделениях, – упрямился Кошелев. – Может она выпросила его в кардиореанимации и остальные препараты тоже оттуда? Вы можете думать все, что угодно, но я считаю, что Веру с Надеждой обидели незаслуженно. Признаюсь честно – после этого случая мне стало некомфортно здесь работать. А ну как завтра меня в чем-то обвинят?!

– Есть в чем? – улыбнулся Данилов.

Кошелев шутки не понял – насупился и демонстративно уставился в окно, за которым не было ничего интересного, только два голых деревца и соседний корпус.

– Я здесь человек новый, многого не знаю, – примирительным тоном сказал Данилов, – но Денис Альбертович произвел на меня хорошее впечатление. Я не думаю, что он бы стал обвинять кого-то из сотрудников, не имея для этого достаточно оснований.

– Вот не надо меня «лечить»! – взвился Кошелев. – У меня своя голова на плечах есть, с глазами и мозгами! Я здесь работаю дольше вашего и уже успел разобраться, что к чему! Хлебнул, можно сказать, полной ложкой! Вам-то что? Вы – совместитель, к тому же – доцент кафедры! К вам отношение особое, не свинское! А мне, например, отпуск с сентября на август перенести отказались, а как дежурства переносить – так это запросто. Даже не спрашивают, могу ли я выйти или нет. Приходит в ординаторскую Кобра и говорит: «В графике изменения, распишитесь». Ставит перед фактом…

– А кто такая Кобра? – не понял Данилов.

– Ирина Константиновна, старшая медсестра, – пояснил Кошелев, кривя губы. – Вы не смотрите, что она такая вся из себя мисюсюпочная… Та еще змея!

«Ну да, – усмехнулся про себя Данилов. – Все вокруг змеи-сволочи, один ты хороший и несчастный…».

Охота к общению с напарником полностью улетучилась. Неприятный человек, а ведь поначалу показался вполне себе неплохим. Данилов вышел из ординаторской, прошелся по отделению и только успел подумать: «хорошо, когда спокойно», как заверещал один из мониторов. Сорокапятилетняя женщина с двусторонней пневмонией, которую позавчера перевели из терапевтического отделения, выдала остановку сердца. Пациентка была кошелевской, но в подобных ситуациях не принято делиться «это – твое, а это – мое». Данилов подбежал к ней первым, стукнул кулаком по груди, а следом уже прибежали Кошелев и обе медсестры.

Все было точно так же, как в прошлую субботу с Иголушкиным – много усилий и нулевой результат. Констатировав смерть, Кошелев пришел в ординаторскую, рухнул на диван и вполголоса выругался матом, точнее – не просто выругался, а выдал сложнейшую матерную конструкцию, в которой каждое действие вытекало из предыдущего. Данилов тем временем пролистал историю болезни умершей. Он познакомился с ней утром, во время совместного обхода отделения и зачислил ее в полностью стабильные. Перевели из терапии из-за нарастающей одышки, в реанимационном отделении состояние стабилизировалось, дышала самостоятельно, в принципе можно было вернуть в терапию и сегодня, но решили оставить до понедельника, тем более, что в отделении были свободные койки, а больничная администрация крайне болезненно реагирует на неполную загруженность реанимационных отделений, ведь реанимационная койка – самая дорогая.