Джон Чивер - Исполинское радио

— Я не слышала звонка, — сказала она. — Я так расстроилась из-за этого фургона, что не слышала звонка. Я была в угловой комнате.

Она опустилась на стул возле кухонного стола. Лицо у нее было бледное и озабоченное.

— Не унывайте, миссис Бествик,— сказал Честер. — Вам понравится Пелам — вы ведь в Пелам переезжаете? Там деревья, птицы. Девочки начнут поправляться. И у вас будет хорошенький домик.

— Очень маленький, Честер, — сказала миссис Бествик.

— Я, пожалуй, скажу рабочим, чтобы они взяли ваше бара... ваши вещи и снесли их во двор, — сказал Честер. — Они будут там в полной сохранности. А если пойдет дождь, я позабочусь, чтобы их как следует покрыли брезентом. А что, миссис Бествик, чем ждать, почему бы вам не поехать прямехонько в Пелам? — спросил он. — Я тут за всем присмотрю. Почему бы вам не сесть в поезд и не поехать в Пелам?

— Нет уж, я подожду, Честер, спасибо, — сказала миссис Бествик.

Где-то заревела заводская сирена, возвещающая полдень. Честер спустился и стал осматривать вестибюль. Ковры и пол чисты; стекла на эстампах, изображающих скачки, блестят. Затем он постоял под навесом и убедился, что медные подпорки натерты до блеска, что резиновый коврик вымыт и что прочный навес — не в пример другим — выдержал напор зимних ветров.

— Доброе утро, — окликнул его изысканно учтивый голос.

— Доброе утро, миссис Вардсворт, — ответил Честер и только после того, как ответил, понял, что это была не миссис Вардсворт, а Кэйти Шей, ее пожилая служанка. Ошибиться было не мудрено, так как Кэйти была в старой шляпке и пальто миссис Вардсворт и благоухала ее духами — последними каплями из выброшенного флакона. В полумраке навеса старая женщина казалась тенью своей хозяйки.

К подъезду задним ходом подъехал фургон — фургон миссис Бествик. Честер повеселел и пришел к завтраку с хорошим аппетитом.

Миссис Кулидж не села с ним за стол, и он догадался по лиловому платью, что она собирается в кино.

— Женщина из седьмой «Д» назвала меня дворником, — сказал Честер.

— А ты не расстраивайся, Честер, — сказала миссис Кулидж. — Когда я подумаю о всех твоих заботах, обо всем, что тебе нужно делать, мне кажется, ни у кого нет столько работы. Да ведь в любую ночь может вспыхнуть пожар, а кто, кроме тебя и Стенли, знает, где кишка? А потом лифт, электричество, газ, котел... Сколько ты говорил, сожгли в этом котле прошлой зимой, Честер?

— Больше ста тысяч галлонов, — сказал Честер,

— Подумать только! — сказала миссис Кулидж.

Переезд был в самом разгаре. Рабочие сказали Честеру, что миссис Бествик все еще наверху. Он закурил сигару, сел за свой рабочий стол и услышал, как кто-то поет:

У моей крошки

Дивные ножки.

Песня, сопровождаемая смехом и аплодисментами, доносилась из дальнего конца подвала, и Честер пошел на голос.

Он прошел по темному коридору до самой прачечной. В большой, ярко освещенной комнате пахло газовой сушилкой. На гладильных досках валялись бумажки от бутербродов и банановая кожура. Ни одна из шести прачек не работала. Посреди комнаты две девушки отплясывали вовсю, одна — в шелковой комбинации, присланной для стирки, другая — завернувшись в грязную скатерть. Остальные хлопали в ладоши и смеялись. Честер раздумывал, следует ли прерывать веселье, но тут зазвонил телефон, и он поспешил к себе в контору. Это была миссис Негус.

— Гоните эту стерву, Честер,—сказала она.— С двенадцати часов ночи квартира — моя. Сейчас я туда поднимусь.

Честер попросил миссис Негус обождать его в вестибюле. Она была в коротком меховом пальто и темных очках. Они вместе поднялись в девятую «Е», и он позвонил в парадную дверь. Он стал было знакомить дам, но миссис Негус так увлеклась туалетным столиком, который выносили рабочие, что забыла поздороваться, и сказала:

— Шикарная штучка.

— Спасибо, — сказала миссис Бествик.

— Продавать не собираетесь? — спросила миссис Негус.

— Боюсь, что нет, — сказала миссис Бествик. — Мне, право, совестно, что я оставляю квартиру в таком состоянии, — продолжала она. — Но я не успела вызвать уборщицу.

— Это неважно, — сказала миссис Негус. — Я все равно буду делать ремонт. Я просто хотела перетащить свои вещи.

— Почему бы вам не поехать теперь, миссис Бествик? — спросил Честер. — Фургон уже пришел, а я присмотрю за погрузкой.

— Да, да, Честер, я скоро поеду, — сказала миссис Бествик.

— Недурные у вас камешки,— заметила миссис Негус, глядя на кольца миссис Бествик.

— Спасибо, — сказала миссис Бествик.

— Давайте вместе спустимся, миссис Бествик, я вам вызову сейчас такси, а там займусь и погрузкой.

Миссис Бествик надела пальто и шляпу.

— Наверно, следовало бы рассказать вам о разных здешних мелочах, — сказала она миссис Негус. — Но я вдруг все позабыла! Я рада, что познакомилась с вами. Надеюсь, что вам в этой квартире будет так же хорошо, как было нам.

Честер открыл дверь и пропустил ее в коридор.

— Сейчас, Честер,— сказала она.— Одну минутку.

Честер испугался, что она расплачется, но она всего-навсего открыла сумку и стала сосредоточенно в ней рыться.

Честер понимал, что дело не только в том, что она вынуждена расстаться с привычной обстановкой и ехать куда-то в новые места; ей было больно покидать дом, где ее манера говорить, весь ее облик, ее старые костюмы и бриллиантовые перстни все еще доставляли ей какую-то видимость почета и уважения; это была боль перехода из одного класса в другой, и боль была тем сильнее, что переходу этому так никогда и не суждено завершиться. Где-нибудь в Пеламе она непременно встретит соседку, которая тоже училась в каком-нибудь Фармингдейле или в Фармингтоне; подружится с кем-нибудь, у кого тоже бриллианты размером с лесной орех, а перчатки дырявые.

Она простилась с лифтером и швейцаром в вестибюле. Честер вышел вместе с нею, думая, что она простится с ним на крыльце, и уже готовился еще раз сказать, что у них было мало таких хороших жильцов, однако она повернулась к нему спиной и без единого слова быстро зашагала к перекрестку. Ее небрежность удивила и задела Честера, и он все еще смотрел ей вслед с возмущением, когда она вдруг повернулась и пошла назад.

— Боже мой, Честер, с вами-то я и не простилась! — сказала она. — Прощайте и спасибо, и проститесь от моего имени с миссис Кулидж. Передайте миссис Кулидж большой, большой привет.

И ушла.

— А что, пожалуй, может еще и разгуляться! — сказала Кэйти Шей, выходя на крыльцо.

В руках у нее был кулек с крупой. Как только Кэйти перешла улицу, ютившиеся под мостом Куинсборо голуби узнали ее, и стая, словно взмытая ветром, закружилась над ней. Кэйти слышала шум крыльев и видела, как в лужицах стало темно, оттого что птицы заслонили небо, но, казалось, не обращала на них никакого внимания. Мягкой и сильной походкой няньки, окруженной назойливыми детьми, шагала она между ними и даже тогда, когда голуби опустились на тротуар и стали тесниться у ее ног, не сразу принялась кормить их. Наконец она стала раскидывать желтую крупу — сперва старым и немощным, которые топтались у края, а затем остальным.