Михаил Гиголашвили - Кока

– Питсот долляр! – с трудом растопырила пальцы одной руки.

Когда Кока доставал деньги из конверта, в голове промелькнули слова Сатаны о том, что сейчас сезон, у всех дури много, килягу за пятьсот баксов дают. Кило было бы хорошо! Больше и не надо! Полкило отдать Сатане, а остальное поделить…

Айша отнесла деньги старухе, та подозрительно и основательно, как бумагу для туалета, помяла их, пошуршала. Спрятала в карман, махнула рукой:

– Сезэшащ! [171] Устала! (кабард.)

И они ушли, провожаемые шипением и квохтаньем.

Девушка довела их до калитки. Боязливо спросила, как там Аслик. Они сказали, что с ним сидел их друг, Сатана, и он говорит, что Аслик хорошо себя чувствует и ждёт подогрева. И почему бабушка так мало пообещала?

– А в этот сезон папа почти не работал, на больничном сидел, у него спину схватило, не отпускало. Постоянные скорые помощи и уколы. А сейчас живот.

Вот оно что! Жаль, Аслик об этом не сказал – они бы не тащились в такую даль из-за мизера!

– Как уехать отсюда?

– За углом остановка автобуса. Идёт прямо до автовокзала в Пятигорск. Я в семь приеду, ждите меня, где скамейки.

– Ну и ведьма! И что за змеиный язык! Шипение хуже, чем в польском, – усмехался Нукри по дороге к автобусной остановке.

Кока поддакнул:

– Если смешать польский, арабский и турецкий, выйдет кабардинский!

– А горяночка хороша…

– Как Бэла у Лермонтова… Небось на таких тут охотился поэт…

– Тут и пулю схлопотал за свой длинный язык…

Пока ехали, тихо переговаривались, что делать дальше. Ждать из больницы отца?.. Но дочь сказала, что он почти не работал. И старуха дала бы больше, если б было. Кока заметил, что она, несмотря на слепоту, очень внимательно следила, когда он доставал деньги из конверта.

– Если мало придёт, себе оставим, – твёрдо сказал Нукри. – А Сатане деньги вернём – и дело с концом! Это он дал накол на больного барыгу, у которого ничего нет в этом сезоне!

– А про то, что взяли, не говорить? Он же всё равно узнает через Аслика! – всполошился Кока. – А потом всю кровь выпьет, я его знаю, кровосос ещё тот…

– Что же делать? После таких мучений отдать весь план? Нам бы на двоих хватило на зиму, а на троих делить?

“Да, как же! Будет тебе Сатана делить на троих! Заберёт и деньги, и план!”

В общем, опять мышеловка. Много – плохо, опасно. Мало – ещё хуже! Надо к тому же посмотреть, что Айша принесёт…

До вечера далеко. Отправились пешком до приличного ресторана “Дубок”, заказали триста грамм водки под салат “Столичный”, грибные жюльены и жаркое по-кубански в горшочках.

Не уходя далеко от ресторана, забили в садике косяк. Курили украдкой, смотрели, как гуляют люди. И вновь химерная тоска вползла в Коку: все люди как люди, гуляют с детьми, едят мороженое, смеются, – а он что? А он где?.. Зачем?..

Потом медленно отправились на автостанцию, купив по дороге “Беломорканал”. В номере Нукри начал готовить подмолотку: он подсел на таблетки и до самого Тбилиси будет их глотать. Коку никогда особо не тянуло к таблеткам. Он помнит, что бывает после них, – запор, затвор, геморрой и камень в животе, словно та горячая горючая грязь, что когда-то впускала в него кондитерским шприцем толстая врачиха в чёрной повязке со словами: “Асе унда, швило, асеа каи…”

Он заделал большую мастырку в беломорину. В Тбилиси папирос днём с огнём не сыщешь – если появятся в магазине “Табак” на улице Ленина, то планокеши вмиг всё раскупают, по десять коробок берут, хоть все жалуются и хнычат, что сидят на голяке. Если на голяке – зачем тебе десять коробок?.. Кстати, и менты там часто засады устраивают, смотрят, кто за папиросами является, в какую машину покупатель садится, передают по рации, и вся машина с пассажирами шмонается на ближайшем посту, ведь кроме планокешей папиросы никому не нужны.

Кока и курить начал именно с папирос, с “Курортных” бабушки, – тогда она ещё дымила. Украл из синей пачки папиросину, в туалете неумело выкурил кое-как, мало что поняв и напоследок так задохнувшись дымом, что долго на папиросы смотреть не мог. А потом часто таскал у неё “Курортные” и “Казбек”, чтобы забивать в них шмаль, пока бабушка не перешла на противные сырые сигареты “Даиси”.

Нукри, выпив заход, стал охать, крутиться по комнате, чесаться, – и ушёл, сказав, что в семь будет на месте, у скамеек. А Кока, полежав немного, потащился в закусочную, где, как обычно, было душно, дымно, шумно. От жужжания голосов шум в голове усилился, звуки стали отдаваться эхом.

Он взял пельмени и чекушку. Пил, украдкой оглядываясь. Но никого похожего на ментов или тихариков не замечал. Да и не будут менты ходить в такую паршивую рыгаловку! В ресторанах небось сидят, за главными столами, заливной осетриной закидываются! Как говорил Сатана, “коньячок под шашлычок, потом к Мурке под бочок”…

В углу, в группе хиппообразного молодняка, вспух какой-то крупный базар с громким матом и звоном разбитых стаканов. Буфетчик прикрикнул на них, а тощая, в синем застиранном халате, с длинным, как у сайгака, лицом, мосластая и костистая уборщица покорно направилась с веником и совком в угол, где буянили хиппари.

“Не лучше ли уйти? У меня все деньги с собой! Мало ли что? Драка будет, менты явятся”, – думал Кока, следя поверх голов за затихающей сварой: мудрый буфетчик выслал спорщикам от себя бутылку водки, и те занялись её разливом.

И Кока уже собрался уходить, как в углу опять вспыхнул шум – видно, подарок буфетчика возымел обратный эффект: не утихомирил, а, наоборот, раззадорил хиппарей. Длинноволосый юнец, схватив девку за волосы, стал тащить к выходу, та сопротивлялась и визжала, юнец матерился. И тут с одного из столиков сорвался молодой парень в нелепой курточке и кепчонке, с виду полубомж, и, быстро показав что-то, с силой оторвал девку от парня, заученным движением заломил ему руку и увёл из зала.

За соседним столом внятно и отчётливо сказали:

– Видал? Дружинник! Их полно всюду!

Кока обомлел. Вот тебе и люмпены пиво пьют! А как одет? Чистый пропойца! Нет, в очень плохом месте стрелку назначили! На вокзалах и в аэропортах полно шнырей и стукачей! Надо быть начеку.

Он вернулся в комнату, докурить косяк. Там Нукри брился – второй раз за день. Сказал, что был на вокзале и взял на завтра билеты на поезд Москва – Баку, в дагестанском Кизляре надо подсесть.

Кока удивился:

– А вдруг эта Айша не приедет? Ну, ногу подвернула? Понос у бабушки! Пустыми уезжать?

– Приедет, – уверенно сказал Нукри. – Притом я же не собираюсь десять кило фактов везти себе на расстрел. Не будешь же ждать, пока отец из больницы вернётся?.. А сова эта очковая, старуха, и разговаривать не хочет. Сколько принесут – столько принесут, возьмём и рано утром дёрнем. Если что, билеты и выбросить можно. Когда в такой рейс идёшь, с мелкими тратами считаться не приходится.