Михаил Гиголашвили - Кока

Утром Коку разбудил негромкий зов Нукри:

– Вставай! В темпе! Скоро автобус на Тбилиси! Ещё билеты надо купить, там очередь, я сейчас выходил. – Он спешно вы́сыпал из пачки таблетки и стал закидывать в рот одну за другой, как курица, поднимая голову для каждого короткого глотка воды, а на замечание Коки не устраивать обжирона, отмахнулся: – Да, конечно, только ломку снять!

Кока стал кое-как одеваться. От выпитого вчера башка чугунная, дурная, шум в ушах, давление, шаткость. Его качало и тошнило. Наскоро ополоснув лицо, он подхватил свою сумку и отправился в холл, еле передвигая ноги по ступенькам.

Внизу людно: у касс очередь. Около камер хранения – оживление: бряцают дверцы, люди тащат скарб, перекликаются.

“Нукри говорил, в восемнадцатую положил сумку”, – направился Кока к камерам.

Вот восемнадцатая…

Но что это?.. Она приоткрыта!..

Он осторожно отворил дверцу – да, открыто… Но сумка на месте… Что за чертовщина?..

Кока похолодел и тихо прикрыл дверцу, не зная, что делать, а стоящий невдалеке белобрысый парень с рюкзачком через плечо вежливо подтвердил:

– Да-да, открыта, я видел.

– Как открыта? – Кока стал оглядываться в поисках Нукри (тот, пролезши без очереди, уже отходил от кассы с билетами в руках).

– Не знаю. Старушка хотела авоську туда спрятать, а там открыто, – продолжал парень странный разговор.

Старушка? Авоську? Спрятать? Туда?

Подбежал Нукри (бодрости в нём после кодеина явно прибавилось).

– Быстрее, через десять минут отъезд!

– Там открыто! – прошептал Кока.

– Что? Где? – Нукри вытащил сумку, бегло заглянул в неё. – Всё на месте! Бежим! – И поспешил к выходу.

Кока – за ним.

Он только успел заметить, как к Нукри с двух сторон метнулись люди в милицейской форме, схватили за руки и повлекли вперёд.

В тот же миг и его руки оказались грубо и цепко заломлены назад. Он оглянулся: белобрысый парень, что плёл про старушку, и такой же второй тип резко толкали его к открытой двери с табличкой “Начальник смены”, не давая выпустить из пальцев сумку и шипя:

– Тише, мерин! Не дёргаться! Угрозыск! Вперёд! Тихо!

В комнате всё сине от милицейских форм. Их много, очень много – вся комната полна синих людей и сигаретного дыма (кто-то яростно курил).

Кока ничего не соображал. В глазах рябило от ядовитого синего цвета. Закружилась голова. Попытался присесть, но ему приказали встать лицом к стене, что он и сделал, еле держась на ногах.

Менты обратились к сумкам. В Кокиной ничего не нашли. Когда же открыли сумку Нукри и вытащили оттуда два свёртка в целлофанах, раздались злорадные возгласы:

– Есть!

– В десятку!

– В яблочко!

Кока, украдкой оборачиваясь, заметил, что Нукри начинает основательно краснеть, чесаться, закрывать глаза. Это не укрылось от опытных глаз.

– На него глядите! В беспробудном кайфе! Морда, как жопа у павиана! И врача не надо! Гляньте, как чухается!

– Гачерди! [172] Перестань! (груз.) – тихо сказал Кока, но Нукри не ответил, усердно чеша обеими руками голову. Зато последовал удар дубинкой по стене, рядом с Кокиным лицом.

– По-русски говорить! Не лаять по-своему!

– И сумка его, и сам он в кайфе. Завязывай свою чесню, чухлан! Не в хлеву! – прикрикнул на Нукри седой подполковник с орденской планкой, а белобрысым операм приказал: – Подзовите понятых! Разворачивайте пакеты!

Две испуганные женщины, стоявшие до этого в углу, приблизились к столу. Белобрысый опер разорвал пакеты, вынул из тряпки полукруг гашиша – терпкий сосновый запах поплыл по комнате.

– Ништяк товар! Духовитый! И сколько! А тут? Таблеток навалом! Да они затарены по уши!

Опер высыпал из пакета пачки, наскоро пересчитал. Разложив на столе, сфотографировал.

– Полу́чите своё по полной программе, барыги проклятые! – зловеще пообещал седой орденоносец.

Нукри хотел что-то возразить, но не мог из-за сушняка связно выговаривать слова. Жестом попросил воды, но на него пришикнули:

– Успеешь. Позже. – И уточнили: – Вы, вообще, вместе?

Нукри неопределённо мотнул головой. Кока – тоже (кое-как сообразив, что отпираться бесполезно – в паспортах один и тот же адрес прописки, как же не знакомы?).

Подполковник сказал понятым:

– Вы видели всё задержание. Эта сумка, откуда достали наркотики, у кого была в руках?

– У этого! – Женщины боязливо, но дружно ткнули в сторону Нукри.

– Правильно. Сумка с наркотиками была в руках у гражданина… э… – Полковник достал очки, открыл паспорт Нукри, по складам прочёл: – Ну-кри… Нес-те-ро-вич… Го-го-бе-ри-дзе… Грузинец… Заметьте, советский паспорт… Да ещё просрочен… Ты с какого дуба рухнул, абрек?.. А у этого попугая в паспорте что? – кивнул в сторону Коки.

– Загранпаспорт Грузии. Вроде ПМЖ в Париже… Ты что, француз? – Белобрысый опер всмотрелся в Коку. – Нет? А что там ещё у тебя в кармане? – заметил он, бесцеремонно полез в Кокин карман и вытащил конверт с деньгами. – Опа! Доллары! И немало! А ну из карманов всё на стол!

– Посчитайте и приобщите к делу. Сколько там капусты? Тысячи четыре гринов? Понятые, смотрите! Ничего себе! Да вы, видно, барыги знатные! У одного гашиш, у другого – вырученная от продаж валюта. Этот конверт с деньгами и его паспорт в один пакет кладите!

Кто-то заглянул в комнату:

– Транспорт прибыл. Пакуйте их. Снимаемся!

Менты завернули гашиш в тряпку и вместе с пачками засунули в Нукрину сумку. В Кокину положили конверт с деньгами и паспорт. На икающего от жажды и сушняка Нукри бесцеремонно надели наручники. Хотели надеть и на Коку, но он пробормотал:

– Зачем? И так иду. Куда я денусь? – И опера не стали заморачиваться, только крепко взяли его с двух сторон под руки.

У ворот – два чёрных ГАЗ-24 с мигалками на крыше. В один втолкнули Нукри, по бокам – две милицейские формы. В другой усадили Коку. Белобрысый опер уселся рядом с водителем, другой, такой же белобрысый, – сзади, около Коки. Курившие шофёры побросали бычки, разошлись по машинам. Включили сирены и мигалки, и ГАЗ-24 один за другим сорвались с места.

В машине – молчание и казённый запах. На кроткий вопрос Коки, куда они едут, краткий ответ:

– В управление МВД.

В голове – хаос, невозможно думать. Всё вокруг шатается, меркнет, рушится. В секунду всё изменилось. И милицейская “Волга” мчится, воем распугивая машины на пятигорских улицах. Бритые под ноль затылки молчуна-водителя и белобрысого опера в комсомольской форме (белая рубашка, тёмные брюки). И рядом такой же, похожий на переднего, как на брата, – светлый, скуластый, веснушчатый, курносый.

– Вы откуда явились? – неприязненно спросил передний, не оборачиваясь.

– Из Тбилиси, – выдавил Кока.

Тот усмехнулся:

– Много ваших тут шныряет! Будет с кем в тюрьме перетереть!