Саша Филипенко - Возвращение в Острог

— Ты будешь что-нибудь заказывать? А то мы едим, а ты нет…

— Нет-нет, спасибо, я уже пообедала с коллегами…

— Ну тогда…

— Всё-таки не хотите со мной говорить?

— Послушай, Агата, или как там тебя, нам и правда пока нечего тебе рассказать. Мы только начинаем знакомиться с делом…

— Но ведь местные следователи работают над ним уже месяц, верно?

— Можешь смело написать, что местные следователи пока ничего не нашли…

— А вы найдёте?

— А мы обязательно найдём!

— И расскажете мне?

— И расскажем всем.

Козлов наконец опрокидывает рюмку, которую всё это время держал в руке. За столом вновь повисает тишина. В руках тотчас появляются спасительные телефоны. Хмурые брови, серьёзный вид. Свет в «Бастилии» тусклый, поэтому экраны теперь освещают провалившиеся в тёмное лица. Агата ещё некоторое время сидит тут молча непрошеной гостьей, а потом вдруг резко встаёт и, ничего не сказав, уходит.

Пока Александр молча ест, Фортов дурачится с телефоном:

— Siri , почему дети кончают жизнь самоубийством?

— Это интересный вопрос, — отвечает телефон.

— Так почему дети Острога кончают жизнь самоубийством, Siri ?

— Возможно, вам стоит поговорить с кем-нибудь из службы психологической помощи населению, — всё так же спокойно и невозмутимо отвечает персональный помощник.

Лев смеётся, и строгим взглядом Козлов приказывает ему прекратить.

После обеда в душный кабинет вызывают директрису Острожского детского дома. Облачённая, как в песне Ларисы Долиной «Я надену всё лучшее сразу», посягающая на стиль, женщина эта ведёт себя нарочито дерзко. По всему видно, что следователей она больше не боится.

— Все эти вопросы мне уже задавали!

— Не мы. Быть может, у вас есть желание что-нибудь добавить?

— Нет, я уже всё сказала. Если у вас закончилась фантазия — я бы пошла работать. В отличие от вас, мне есть чем заняться!

— Людмила Антоновна, — ещё раз заглянув в дело, спрашивает Козлов, — а что лично вы про всё это думаете?

— Я?

— Да, если без ответов на наши глупые, как вы считаете, вопросы. Как вы себе представляете эту историю?

— А вам это правда интересно?

— Конечно!

— Вы не производите впечатление человека, которому можно доверять…

— Моя бывшая жена тоже так говорит. И всё же?

— Я это себе представляю так, что вы ищете совсем не там, где нужно…

— А где нужно, Людмила Антоновна? Направьте нас!

— Вам нужно понять, что дети на всё способны! Вы тут пытаетесь выяснить, не обижали ли мы их, но правда заключается в том, что мы сами боимся этих детей. Вы ищете какие-то примеры насилия, но воспитанники сами бросаются на учителей. Вы и представить не можете, как запуганы мои подчинённые. Они боятся слово сказать этим волчатам. Те, что постарше, могут сразу кинуться и даже ударить! Вам необходимо осознать, что это особенные подростки, часто больные. Это не домашние дети, у них у половины родители — убийцы! У одних насильники, у других алкоголики — это вам не столичная детвора. Вы ищете ответы снаружи, а вам нужно шерстить внутри — это же очевидно!

— Почему очевидно?

— Потому что я вам объясняю: эти дети сложные!

— Что значит «сложные», Людмила Антоновна?

— То и значит! Вы приехали сюда и думаете, что можете что-то про них понять. Вы полагаете, что вот так возьмёте и нахрапом найдёте ответ, а я работаю с ними двадцать лет и знаю, что от этих элементов можно ожидать всего! Убили себя, а могли бы и всех нас!

Козлов проходил и это. Директриса оправдывается и указывает путь. В её руке маленький фонарик, освещающий смыслы. Она только и делает теперь, что твердит: «Посмотрите сюда, я знаю, куда вам идти!»

— Так что очень зря вы их жалеете! — после короткой паузы добавляет она.

— Я никого не жалею…

— И правильно, потому что вы, полицейские…

— Следователи Следственного комитета не полицейские, — перебивает Козлов.

— Ну, может, я неправильно выразилась. В общем, вы пытаетесь найти логическое объяснение произошедшему, а его нет! Вы изначально почему-то решили для себя, что эти ребята — бедные овечки, ангелочки, на которых свалилось несчастье, но всё совсем не так!

— А как, Людмила Антоновна? Значит, по-вашему, всё дело в них?

— Конечно! Они живут в тепличных условиях. Государство всё для них делает, у нашего детского дома много спонсоров…

— Да, я это по вашей машине заметил, — вставляет вдруг Фортов.

— На что вы намекаете? — возмущается директриса.

— Да ни на что, Людмила Антоновна, не обращайте на него внимания…

— Плохо шутите, молодой человек! Вероятно, ваши родители вас не воспитали, если вы позволяете себе такое говорить незнакомому человеку! Бесстыжий вы!

— Людмила Антоновна, вы сказали, что у этих детей абсолютно всё есть…

— Абсолютно всё! Вот вы когда последний раз были в Греции?

— Несколько лет назад, с женой, когда ей еще было можно…

— Ну вот видите, вы были, и дети были!

— Это хорошо, но какое это имеет отношение к делу?

— Очень даже какое!

Когда заговаривают о Греции, Козлов вспоминает, что уже после расставания жена прислала ему голосовое сообщение:

« Козлов, я сейчас гуляю по фотовыставке, и здесь очень сильные кадры разрушенной войной Чечни. Ты пережил такую катастрофу, так почему ты всё не можешь забыть меня?! »

Для чего супруга написала это, Козлов не понял. Ему казалось очевидным, что любовь помогает перенести любые горести, а расставание делает человека неспособным преодолеть даже ерунду. В тот день Александр ничего не ответил, а неделю спустя Дана позвонила и сообщила, что уедет на несколько дней в Афины. Бывшая супруга предложила Козлову посидеть с дочерью и добавила на прощанье: «Если хочешь — можешь пожить у нас…»

Две недели Козлов с нетерпением ждал возможности вернуться в собственный дом. Открыв входную дверь, он с волнением отправился на экскурсию по прошлому. Всё здесь было как прежде: стол, стул, шкаф. Картины, комод, скелеты висящих без его рубашек вешалок. Ему разрешили прожить дома три ночи, и единственное, чего он теперь хотел, чтобы время это никогда не заканчивалось. Если бы только из собственной квартиры на память в съёмную однушку можно было привезти магнитики с видами кухни и открытки с панорамой гостиной.

Три дня и три ночи следователь изучал достопримечательности собственной квартиры и очень надеялся, что, когда жена возвратится, его виза будет продлена… Однако этого не случилось. Дана поставила чемодан и, не сказав ни слова, прошла в душ. Козлов понял, что супруга не выйдет из ванной, пока не услышит, что дверь захлопнулась. Так, собрав сумку, Александр вернулся в настоящее.

— Я вас не отвлекаю?

— Простите, я задумался. Значит, вы полагаете, что мы зря сюда к вам приехали? Думаете, нечего нам здесь делать? Никто детей не обижал, в группах смерти они не состояли?