Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно [litres]

– Я должна позвонить сестре. – Фанни не стала ждать, пока Дороти даст ей разрешение. Вместо этого она подошла к маленькому столику, на котором стоял телефон. Если Дороти не нравилось ее поведение, она могла остановить ее.

– Сестре? – переспросила Дороти.

– Именно, – сказала Фанни с трубкой в руке. Она набрала оператора и подождала знакомого отклика: «Номер, пожалуйста».

– Да, не могли бы вы соединить с 4452, пожалуйста?

В ожидании соединения Фанни пробежалась пальцами по животу. Как стоило говорить с Флоренс? Она сердилась, естественно, но также была разочарована. С Айзеком она узнала, что иногда разочарование срабатывает лучше.

Трубку взял отец.

– Привет, пап.

– Фанни?

Прошло почти шесть недель с тех пор, как Фанни видела или слышала отца, и его голос – всегда тихий и спокойный – звучал для нее просто замечательно.

– Как дела? – спросила она.

Прошло несколько секунд, прежде чем отец сказал хоть что-то.

– О, ты знаешь, как это все бывает.

Она не знала, поэтому попробовала другую тактику.

– Как пекарня?

– Мы только что наняли несколько новых водителей. Думаю, у нас почти хватает рук, чтобы начать распространение в Филадельфии.

– Ух ты. Филли? – потрясенно переспросила она. Айзек об этом ни слова не проронил. Не думал, что ей будет интересно? – Как сложно будет увеличить производство?

– Твоя мать очень хочет… поздороваться.

Фанни проигнорировала его. Она не хотела, чтобы он передавал трубку матери.

– Как Гусси? – спросила она.

– В порядке. Прямо сейчас доедает огромную порцию рисового пудинга.

– Я безумно по ней скучаю.

Она слышала, как мать на заднем фоне что-то шепчет ему.

– И как Флоренс? – спросила она. Она почувствовала, как волоски на руках становятся дыбом. – На самом деле я звоню из-за нее. Я так полагаю, она завтра уезжает в Нью-Йорк.

– А вот и мама…

Фанни вздохнула. Иногда прорваться сквозь роли, которые они играли, было невозможно. Отец, тихий сторонник. Мать, уверенный арбитр. Какую роль играла Фанни? Осталась ли ей какая-то роль? Была ли у нее роль хоть когда-то?

– Фанни? – слишком громко прокричала Эстер в трубку.

– Здравствуй, мама.

– Тебе нельзя вставать с постели. Где ты?

– В сестринской, – сказала Фанни, поглядывая на Дороти. Та перестала есть сэндвич и внимательно следила за Фанни. – Одна из сестер очень любезно разрешила воспользоваться телефоном. – Она широко улыбнулась Дороти.

– Я не думаю, что ходить до сестринской в твоем состоянии – хорошая идея.

– Ну, теперь уже поздно это обсуждать, – произнесла Фанни, не в силах удержаться от закатывания глаз. – Вообще, я хотела поговорить с Флоренс. Передашь ей трубку?

В трубке воцарилась тишина, и на мгновение Фанни подумала, что потеряла соединение.

– Мама?

– Что?

– Могу я поговорить с Флоренс?

– Да, ох, знаешь что? Кажется, она вышла на минутку.

– Я думала, вы ужинаете? Папа сказал, что Гусси ест рисовый пудинг.

– У нее несколько дел, которые не могут ждать, – сказала мать, затем замолкла, будто подслушивая мысли Фанни. – Кажется, она говорила, что собирается заглянуть в больницу. Чтобы попрощаться.

– Ну, у нее немного времени осталось. Часы посещения заканчиваются в девять.

– Точно.

Неужели Флоренс так сердилась на Фанни, что решила проигнорировать ее письмо с извинениями? Отложить свой визит до последнего часа своего последнего дня в Атлантик-Сити? Да, они с Флоренс поругались – но у них и раньше случались чудовищные ссоры, после которых они быстро мирились.

– Ты знаешь, какая она, – продолжала мать с натужным энтузиазмом. – Оставляет все на последнюю минуту. Уверена, она скоро заглянет.

Фанни бросила взгляд на Дороти, которая с каждой секундой выглядела все более неловко. Она выбросила корки своего сэндвича и вытирала стол неиспользованной салфеткой.

– На каком поезде она уезжает завтра?

Теперь вздохнула мать.

– Не могу припомнить.

– Не можешь припомнить? – мать Фанни за всю свою жизнь ни разу ничего не забыла. Она могла воссоздать в памяти момент, когда Фанни лишилась своего первого зуба, знала, сколько шариков из мацы она сделала на прошлый Седер и название каждого цветка, что высадила на клумбу возле дома на Атлантик-авеню. Но она также помнила и более практичные вещи – номера телефонов всех членов женского комитета Бет Кехилла и имена всех, кто когда-либо припозднился с оплатой счетов в пекарне, по крайней мере в те годы, что она еще стояла за кассой.

– Либо Пенсильванская железная дорога, либо Центральная нью-джерсийская, в два двадцать пять или в четыре тридцать пять, – сказала Фанни. – Который рейс?

Фанни так увлеклась разговором, что не заметила, как в комнату зашла Мэри. Когда она похлопала ее по плечу, Фанни чуть не выронила трубку.

– Ты должна закончить звонок, – велела она и повернулась к Дороти. – С кем она разговаривает?

Эстер что-то говорила про расписание поездов, но Фанни перестала слушать. Мэри сердилась на нее или на Дороти? Сложно было понять.

– Мама, – сказала она. – Кажется, мне пора идти. Скажи Флоренс, что я жду ее. Очень.

Она опустила трубку на рычаг. Спина болела, а ноги казались сделанными из кирпича. Может, мать была права, и ей не стоило выбираться из постели.

– Извини, – сказала она Мэри. – Мне просто очень нужно было поговорить с сестрой.

– Этот телефон не для пациентов, – отрезала Мэри, посылая Дороти испепеляющий взгляд. На ее верхней губе осталась маленькая капля майонеза. – Дороти, поможешь ей вернуться в постель?

Никто из больничного персонала еще не говорил с Фанни так строго, и на короткое мгновение она почти почувствовала вину за то, что подставила Дороти.

Дороти медленно встала на ноги, как будто предпочла бы любое другое задание, и по широкой дуге обошла Мэри, выводя Фанни из сестринской. По пути в палату она что-то бормотала под нос. Фанни показалось, что она услышала что-то вроде: «Поверить не могу, что мы делаем это», но это была какая-то бессмыслица. Делаем что? И кто такие «мы» – конечно же, не Дороти и Фанни?

– Ты что-то сказала? – наконец спросила Фанни, когда они дошли до ее комнаты.

– А?

– Ты сказала что-то.

У Дороти либо были проблемы со слухом, либо она решила проигнорировать вопрос Фанни.

– Послушай, Дороти, мне правда очень жаль, что я тебе создала проблемы.

Дороти не стала отвечать. Она только приподняла одеяло на кровати и сказала:

– Забирайся.

Фанни проснулась от того, что ребенок внутри пинался. Ощущение того, что кто-то шевелится внутри нее, никогда не переставало удивлять. Она стащила одеяло и подняла ночную рубашку, чтобы обнажить голый живот, тугой и круглый. Иногда, в такие утра как сейчас, когда ребенок был активен, она видела чуть заметное шевеление живота, как мускулы сокращаются, чтобы принять на себя удар крошечного кулачка или пяточки. Она представляла, как ребенок отталкивается от таза и покачивается по направлению к ребрам.