Мелина Марчетта - В поисках Алибранди

— А как насчет тебя? Ты хочешь размозжить мне голову?

— Не издевайтесь. И не смейте потешаться над моими чувствами.

— У меня и в мыслях не было потешаться над твоими чувствами, Джозефина. Однако случившееся между мной и твоей мамой — это очень печальная история восемнадцатилетней давности, и мне кажется, с учетом всех обстоятельств, все сложилось не так уж и плохо.

— Вам бы заделаться политиком. Все они такие же пустозвоны.

— Думаю, нам надо вернуться, иначе придется как-то оправдываться.

— Вы лжец, — прошипела я. — Говорили, что вам нечего сказать, а сами приготовили речь заранее. Вы весь состоите из заезженных штампов.

— По-моему, ты перегибаешь палку.

— И что с того? — пожала плечами я. — С вами я могу перегибать палку сколько угодно, и вы ничего мне не сделаете. Или вы решили разыгрывать из себя отца и учить меня уму-разуму?

Теперь уже он разозлился. Я поняла это по его глазам и поджатым губам.

— Послушай, я имею право все хорошенько обдумать, прежде чем впускать тебя в свою жизнь.

— Да с чего вы взяли, что я хочу входить в вашу жизнь? Я вообще не желаю видеть вас рядом с нами, особенно рядом с мамой. Если она проплачет следующие две недели, и я обнаружу, что виной тому вы, ждите больших неприятностей.

— Хорошо, — огрызнулся он в ответ. — Обещаю. Ты не лезешь в мою жизнь, я не лезу в вашу.

— Давайте скрепим уговор рукопожатием.

Его рука, хоть и была тверда, но заметно подрагивала. Я видела, что он расстроен, и вновь его пожалела. В этот момент мы оба кривили душой, потому что, честно сказать, мне хотелось встретиться с ним снова. А с другой стороны, не хотелось.

— Всего хорошего, мистер Андретти, — сказала я.

Он кивнул, и мы старательно отводили друг от друга глаза, пока он не вышел во двор.

Мама спросила о нем вечером.

Мы сидели перед телевизором и притворялись, что смотрим новости. На нас была все та же одежда, и мамин обгоревший нос бросался в глаза.

Я никак не отреагировала на ее первый вопрос о Майкле Андретти.

— Иди сюда, — позвала она и похлопала рукой по покрывалу возле себя.

Я расположилась между ее ног, и она обхватила меня руками. Теперь мы напоминали клубок загорелых конечностей.

— Если хочешь знать мое мнение, я думаю, что Майкл Андретти привлекательный и, судя по всему, одаренный человек. Он должен далеко пойти, — нехотя ответила я.

— Серьезно?

— Не веришь?

— Ты ведь разговаривала с ним сегодня?

— Ты ведь тоже?

— Я первая спросила.

— Мы выяснили отношения, — пожала плечами я.

— Майкл сама тактичность. Он наверняка завил тебе, что не рад твоему появлению в его жизни.

— Я сказала ему то же самое.

— Ты расстроилась?

— Не глупи, мам. Я только надеюсь, что он не станет ошиваться поблизости, доставляя тебе неудобства.

Я сделала вид, что заинтересовалась телевизионным сюжетом.

Мама притянула меня к себе и прижалась щекой к моей щеке.

— Ты не такая стойкая, Алибранди. Я вижу тебя насквозь.

— Я тоже вижу тебя насквозь, Алибранди. По-моему, этот надутый индюк не прочь обзавестись детьми теперь, почему же не хотел тогда? И вроде не прочь жениться, почему же он не вернулся и не взял тебя в жены? У меня есть только один ответ: женщины думают головой, а мужчины — тем, что в штанах.

Мама рассмеялась и обняла меня крепче:

— Он много потерял, детка.

Я повернулась и попыталась заглянуть ей в глаза:

— Это было так странно, мам. Я совсем не так это себе представляла. Все прошло как-то очень тихо и гладко.

— Реальность бывает далека от наших фантазий.

Я взяла маму за руку и стала перебирать ее не украшенные кольцами пальцы.

— Сможешь ответить на один вопрос? Только правду. Мне не будет обидно исчезнуть с картины. Хорошо? Я лишь хочу услышать, какой ты представляла свою жизнь, когда тебе было семнадцать.

— Джози, мне нравится моя жизнь...

— Мама, — вздохнула я. — Я не говорю, что не нравится, а просто хочу узнать, о чем ты мечтала в семнадцать лет. Я вот мечтаю добиться успеха и полюбить обеспеченного мужчину. И чтобы он меня полюбил. Мечтаю иметь детей: мальчика и девочку. О чем мечтала ты?

Откинувшись на спинку, мама улыбнулась. Она чем-то напомнила мне Анну, меланхоличную и спокойную. Ума не приложу, как мама могла появиться у таких родителей, как нонна Катя и дедушка Франческо, и произвести на свет такого ребенка, как я.

— Я мечтала выйти замуж за человека, который бы заботился обо мне, и деньги тут роли не играли. Мы бы много разговаривали. Говорили бы обо всем на свете. У нас было бы четверо детей. Я больше хотела девочек. Я очень люблю маленьких девочек, — улыбнулась мама. — Больше всего мне хотелось, чтобы муж и дети меня любили. Вот о чем я мечтала, Джози.

— Этим человеком был Майкл Андретти?

Мама кивнула.

— Довольно простая мечта.

— Простые мечты труднее всего осуществить.

Я пожала плечами, и мама переплела свои пальцы с моими.

— Как насчет пиццы?

— С зажаренной корочкой, — заявила я непререкаемым тоном.

— Самой большой, с ананасом.

— Мама, мы итальянцы. Итальянцы не кладут ананасы в пиццу, — поморщилась я.

Мама рассмеялась и потянулась к телефону, продолжая дискутировать со мной о достоинствах пиццы.

Мы так и не уехали на Пасху. Поступили так же, как делали каждый год: провели весь день с бабушкой и родными у Роберта. Мне даже пасхальных яиц не подарили. Просто вручили кое-что для сундука с приданым. До чего же весело получать скатерти и вязанные крючком салфетки, когда все едят шоколадных зайчиков.

Сидя в среду вечером на веранде, я размышляла о сундуке. И о том, как многозначительно поглядывали на меня родственники, когда говорили маме, насколько я выросла.

Будь жизнь немым кино, я бы увидела под их физиономиями титры. «Нужен кавалер», — сообщил бы указующий взгляд кузины Марии. «Да, и после три года ухаживаний», — кивок кузины Камелы. «А на двадцать первый день рождения можно и помолвку устроить», — гордая улыбка тети Патриции. Мы с мамой в этом фильме были бы испуганно охающими героинями.

Под заходящим солнцем среди меняющих цвет осенних листьев, когда лицо обдувал ветерок, все казалось пустячным и неугрожающим. Мысленно я легко ускользнула от проблем. А потом вышла мама и сказала, что ночью ей нужно посидеть с кузиной Камелой, пока муж кузины в больнице. А я отправлюсь к бабушке.

Для меня наказание — это не чтение нескольких молитв «Радуйся, Мария» и «Отче наш», а ночевка у нонны.

— Мне семнадцать, мам. Я могу о себе позаботиться, — заспорила я, входя в дом.

— Погладь форменную рубашку, перед тем как уходить, чтобы утром не пришлось хвататься за утюг, — вот и весь ответ. — И свитер возьми.