Мелина Марчетта - В поисках Алибранди

Я оглядела комнату, в которой мы сидели, и удивилась тому, какой путь нищие эмигранты с Сицилии проделали с тех пор.

Около сорока лет назад она жила в лачужке с одной комнаткой, а теперь обитала в двухэтажном особняке с итальянской мебелью, ковром, кондиционером, бассейном и прочей роскошью. Дом нонны обставлен со вкусом, и почему-то мне думается, что и та лачужка была украшена со всем присущим Кате изяществом.

— Австралийцы ничего о нас не знали. Мы были невежами. Они тоже. Джози, ты удивляешься, почему некоторые мои сверстники плохо говорят по-английски. Это потому, что никто с ними не общался, и, что гораздо хуже, они сами не хотели ни с кем общаться. Мы жили в своем маленьком мирке, и чем больше родни и друзей из тех же мест приезжало в Австралию, тем больше становилась итальянская община, и наконец нам уже стали не нужны друзья-австралийцы.

Она продолжила свою историю, а я, укладываясь, размышляла, как иронично, что былое невежество сохранилось до сегодняшнего дня. Невежество, которое, наверное, проживет в этой стране еще долгие годы.

Когда нонна рассказала о жизни сорок лет назад, я с трудом поверила, что Кате было всего семнадцать — моя ровесница, — когда ее выдали замуж и увезли через полмира. Но маме ведь тоже исполнилось семнадцать, когда она родила меня, и это навело меня на мысль о том, насколько мы, современная молодежь, юны.

Может, мы знаем больше или только думаем, что знаем больше, может, делаем намного больше, но нам так не доставалось. Мы бы не справились с тем давлением, которое испытали наши матери и бабушки.

Однако меня заинтересовала та семнадцатилетняя девушка из прошлого. Любопытно, что же с ней произошло. Была ли у нее мечта, и какая именно, и как она превратилась в человека, который мне не нравится. И что самое плохое, я думала о том, не стану ли похожей на нее, когда мне стукнет шестьдесят пять.

Я хотела еще порасспрашивать нонну, но не желала доставлять ей такое удовольствие. Поэтому решила отложить это на другой день. День, когда я посмотрю на фотографию и увижу юную семнадцатилетнюю цыганочку, помешанную на мальчиках, по имени Катя Торелло.

Утро, пока еще не прозвенел звонок — лучшие минуты школьного дня. Еще бы, мы друг друга почти шестнадцать часов не видели, столько новостей накопилось.

Что показывали по телевизору. Как дела на работе, если кто-то работает. Что случилось по дороге в школу или из школы. Симпатичный парень, который обратил на тебя внимание. Мысли, пришедшие в голову ночью. Из-за чего опять доставали родители. Журнал, купленный по дороге в школу. Самый симпатичный парень в этом журнале. И c чего ты решила, что он самый симпатичный?

И еще куча всякого. К концу дня мы уже обсудим все подробности, ужасно наскучим друг другу и будем ждать той минуты, когда разойдемся по домам. Но ради десяти минут перед первым уроком стоило прийти в школу. Пропусти их — и отстанешь от жизни.

Среди всей этой суеты я доставала вещи из сумки и прислушивалась к последним сплетням.

Карли Бишоп сидела передо мной, и концы ее распущенных волос время от времени мели по моей парте. Карли Бишоп была одной из «красоток», о которых я уже упоминала. Ну, знаете, те, у которых всегда модная прическа. Если в моде длинные волосы – значит, у всех будут длинные волосы. Кто-то пострижется – остальные сделают то же самое. Вдруг одна заявит, что решила отращивать волосы – все последуют ее примеру.

Нет, «красотки» не тупицы. У них всегда нормальные оценки. Они выполняют все задания. И никогда не жалуются на отметки или стресс. А зачем?

Карли начинающая модель. Ее однажды даже для рекламы джинсовых шорт фотографировали. У нас в школе несколько моделей, только они этим не кичатся и вообще предпочитают не говорить о работе. Это же просто работа. Конечно, получше, чем у многих из нас, но хвастаться тут особо нечем. Однако Карли считает по-другому.

Карли постоянно мелькает в субботней светской хронике. Всегда с открытым ртом и фальшивой улыбкой, окруженная людьми с другим цветом волос, глаз и кожи, но похожими на нее как две капли воды.

Она сидит передо мной на классном часе, ну и еще на английском.

Немногие способны вынести Карли и ее свиту. Они много о себе мнят и пыжатся изо всех сил, чтобы сойти за умных, но, похоже, как-то умудряются справляться. И хотя мы все их презираем, но затихаем, когда они заговаривают с нами. Если кто-то из них похвалит нашу прическу — это повод для гордости на целый день. Для нас, простых ботаников, они представляют то общество, частью которого мы никогда не станем.

Карли уже восемнадцать, потому вечера она проводит в ночных клубах.

— Это не клуб, а свинарник, — услышала я.

— А чего? — спросила Беттина Сандерс.

— Прикинь, там одни чурки понаехавшие. Везде лезут.

— О ком это ты, Карли? – спросила я, потому как ее ежедневные расистские намеки уже достали.

Она рассеянно оглянулась, поправляя пальцами челку.

— Ой, Джози, я же не тебя имела в виду. Ты не такая.

— А кого ты имела в виду?

— Я же вообще о других людях говорила. Ты совсем не такая.

— Не такая? А какая? Разве я выгляжу иначе?

— Нет, но... я знаю, что ты совсем другая.

Ее друзьям стало не по себе, и выглядели они слегка раздосадованными.

— Я такая же, как они, и перестань каждый день говорить о понаехавших. Меня это оскорбляет.

— Ну извини, — выпалила Карли, но прозвучало это фальшиво.

— Нет, не извиню. Ты извиняешься только потому, что тебя заставили. На самом деле ты не чувствуешь себя виноватой.

— А зачем ты наш разговор подслушивала? У нас свободная страна. Что хочу, то и говорю.

— Тогда я тоже. Ты грязная расистка.

— Да как ты смеешь, чурка! — завопила она, подскочив.

— Ты же только что сказала, что я не такая.

— Ты хуже их, поняла?!

Да, я поняла, что она имеет в виду. Что я незаконнорожденная. Бог знает, что на меня нашло, но учебник химии в руке подсказал мне одну идею. И я со всей силы врезала Карли этим учебником.

А потом оказалась в кабинете сестры Луизы, и папаша Карли орал на меня диким голосом. Папаша орал, Карли ныла, сестра Луиза пыталась успокоить всех и прежде всего себя, а я сидела на стуле, как натянутая струна. Мне хотелось потерять сознание или еще что, только бы выбраться из этого дурдома. Но вместо этого я просто сидела и разглядывала изображение святой Марты.

— Рада, что сломала моей дочке нос? — вопил мистер Бишоп.

Он у нее на телевидении работал, ведущим утреннего ток-шоу — Карли постоянно об этом напоминала — и в жизни выглядел совсем не так, как на экране. Кожа у него оказалась бледной и какой-то бугристой, глаза — совсем не такими теплыми и веселыми, и с утра он явно не успел посетить парикмахера, потому что сверкал залысиной. Сестра Луиза пыталась его успокоить, но с каждой минутой он зверел еще все сильнее.