Эмили Рускович - Айдахо [litres]

– Ничего, обойдется, – сказал старик. – Весна обычно приходит в свою пору. Даже там, наверху.

Уэйд отвернулся и, уставившись в окно, пробормотал:

– Будем надеяться.

Пережитое им разочарование было скрыто от глаз, как дорога, по которой он вскоре будет пробираться в гору, – дорога, остававшаяся дорогой лишь потому, что он о ней знал. Кто бы мог подумать, что кругом опасность, тихая угроза, даже в зимних перчатках?

Уэйд и Дженни – люди прерий. Люди прерий, которые поселились на горе, не заметив, насколько она больше их самих. Участок, купленный поспешно, потому что был дешевым и совсем не похожим на прерию. Детская заносчивость – мечта-лавина. Но кто станет заверять людей, что они не окажутся отрезанными от всего мира на заснеженной горе, когда – без трактора и плуга – именно так и произойдет? Впрочем, надо было самим думать. Надо было проверять. А теперь еще оказалось, что единственный, кто знает всю глубину их отчаяния, выбил свою ненависть у себя на руке.

В ногах у Уэйда валялись сломанные игрушки. Он заметил это, лишь когда они со стуком перекатились по полу на повороте на Клагстоун. Чтобы не раздавить их, он уселся поглубже и подвинул ноги.

– Внучкины, – сказал старик, кивком указав на игрушки. И улыбнулся. – Ей уже десять, она их все переросла. Нет, я люблю, когда в салоне порядок. Но игрушки эти нарочно не выбрасываю. – Он рассмеялся. – Когда она ездит со мной в машине, то подбирает их с таким видом, будто не верит своим глазам. Будто это останки динозавров. «Деда, ты только посмотри!» – Машина остановилась. Уэйд открыл дверцу. Лютый ветер взвивал клубы снега. Старик взглянул на Уэйда блестящими глазами. – Даже не верится, что она была такой крохой…

Весной, когда они купили эти сорок акров на крутом горном склоне, в высокой траве цвели лютики. Зима была далеко – суеверный страх, который они уже заранее мысленно победили с помощью обещанных снегоочистителей. Вдвоем они наскоро построили сарай, где потом и жили, ночуя на втором этаже. Уэйд строил дом выше по склону, а Дженни работала помощницей ветеринара в Прист-Ривере. Им было по тридцати одному, и они мечтали о детях.

Они десять лет пытались зачать. Это были годы, прожитые в прерии, в кругу родных и близких; годы стабильности, безопасности и однобокого счастья, которое в какой-то момент стало невыносимым. Чтобы отвлечься от своих несбывшихся чаяний, они и переехали на гору.

А через месяц Дженни забеременела.

Они приписали чудо самой горе. И даже имена выбрали в ее честь. Аарон, что значит «гора», если будет мальчик, и Лили в пару к Айрис – а еще Дженни с детства обожала это имя, – если будет девочка. Ночами они лежали в амбаре, а планы, слетавшие с их губ, поднимались ввысь и совиным выводком мостились в сосновых стропилах. Осень выдалась теплой. Воду грели в котелке над костром. А выше по склону, наполовину готовый, виднелся их дом.

Одним жарким осенним днем они решили съездить на вершину горы, и там, у подножия радиовышки, на заросшей бурьяном поляне, обнаружили заброшенный школьный автобус. «Смотри-ка, – сказала Дженни. – Наверное, тут где-то живет водитель. А это его старый автобус».

Странным образом автобус как бы ненавязчиво подтверждал то, в чем у них и так не было причин сомневаться, – что здесь живет водитель, для которого всю зиму будут расчищать дороги.

Дом закончили в начале ноября. За неделю до первого снега они заказали перевозку мебели из Грейнджвилла. Но доставить успели только восемь картонных коробок и новую кровать, после чего дороги замело, а поскольку никто их, естественно, не расчищал, все остальное – включая кухонный стол, диван, кресло-качалку и старую Уэйдову колыбель – до места так и не добралось. Грузовик просто не смог проехать. А когда они поняли, что их ждет, когда наконец признали свою чудовищную ошибку, было уже поздно. Они попытались нанять кого-нибудь со своей техникой из города, но никто не соглашался. Дом стоял слишком высоко, склон был слишком крутым. От Пондеросы, залегшей в долине, их отделяло восемь миль, а Дженни была уже на шестом месяце. Уэйд подумал, что они могли бы медленно спуститься пешком, а у подножия горы их бы встретили ее родители и отвезли в Грейнджвилл, где они и провели бы остаток зимы. Но Дженни была против. Она не понимала, как он вообще мог такое предложить: идти по морозу через глухой лес, рискуя еще не родившимся малышом – удачей, улыбнувшейся им спустя десять лет.

Они смирились со своей участью. Стали оценивать возможности. И только тогда, сквозь шок этой новой жизни, вспомнили про заброшенный автобус: в каком странном месте он стоял, среди пустых гильз и осколков, что в окрестностях не было ни одного дома, равно как и по пути в гору. И почему им не пришло в голову, что автобусы держат на стоянке, а не на заросшей поляне? Представляя, как этот автобус выглядит теперь, весь в сугробах, Уэйд удивлялся, как это они сразу ничего не заподозрили.

Но было поздно. Они окинули взглядом пустой дом. Уэйд вскрыл ножом восемь коробок, которые им привезли. Но внутри были только бумаги его отца, которые никто так и не разобрал, хотя умер тот почти тринадцать лет назад. Мать Уэйда недавно снова вышла замуж и, не найдя в себе сил выкидывать вещи бывшего мужа, сложила их в коробки и отправила из прерии на гору.

Взглянув на ворох листов, Уэйд и Дженни снова все запечатали. С тех пор коробки стали играть в пустом доме необычную роль: они превратились в стулья, тумбочки, столы. Под несколькими слоями скотча на картоне поблескивал один и тот же суровый адрес: 7846 Форест-сервис-роуд, Пондероса.

Когда Уэйд вернулся домой, не чувствуя ног от холода, но с полными санями припасов, Дженни сидела на коробке у камина. Вид у нее был уставший. Растрепанная, во вчерашней одежде. И все же она ему улыбнулась. Обрадовалась, что он вернулся. После свастики, после трудной дороги по лесу, по крутому и скользкому склону какой удивительной была ее теплота. Казалось, самое безопасное в мире место – у нее под боком. Он сел на соседнюю коробку, и, накрывшись пледом, спиной к огню, они смотрели на падающий снег, и ее рука лежала на его руке, а его ладонь накрывала ее живот, где толкался их будущий ребенок. За окном, сквозь их отражение, было видно, как сосновые ветви стряхивают с себя снег и распрямляются, освобожденные, чтобы собрать еще.

Снаружи вой койотов роет норы в замерзшей тишине. Вороны на деревьях ждут весну, заранее готовые спихнуть птенцов, что послабее, из гнезда, поступок этот давно уже живет у них в душе. Глубоко под землей притаились змеи. Тела холодные, бездвижные; мысли горячие, ползучие. Сколько тайных побуждений, свернутых клубком, сколько бьющихся сердец, и все, разматываясь, сшибаются в хлопок тишины, в котором заключен этот самый миг – дома, у окна, это прекрасное забвение любовью.