Эмили Рускович - Айдахо [litres]

В кенневикском магазине двадцатилетняя Джун прислонилась к кирпичной стене с картонной табличкой в руках: «Ты меня видишь?» – на голове дреды, громадная куртка заклеена скотчем, башмаки обмотаны шарфом, на тротуаре горстки снега.

В кенневикском магазине двадцатилетняя Джун сошла на обочину дороги и тянется через ограду из колючей проволоки погладить рыжего коня.

В кенневикском магазине двадцатилетняя Джун в коротком платье гуляет по городу, на лице тонны косметики; сидит на скамейке в парке в желтой блузе и очках для чтения; стоит на причале с белокурым малышом на руках, уткнувшимся носом ей в шею; полулежит на двуспальной кровати в захудалом мотеле, запуганная и послушная, в глазах чернота.

Энн зажмурилась. Она сидит на табуретке. Рядом на стуле с колесиками сидит Том. Дождь уже не барабанит по крыше. Сквозь витрину в магазин заглянул свежий желтый свет, протянулся до подсобки, лег на сомкнутые веки Энн. Она открывает глаза.

– Долго вы все это рисовали?

Окинув взглядом разложенные на столе холсты, Том отвечает:

– Ваш муж никак не шел у меня из головы. Когда он появился у меня в девяносто седьмом, я ему отказал и почти сразу же начал ее писать. Последние девять лет я то и дело к ней возвращался и в конце концов решил ему позвонить.

– Но почему?

– Когда я увидел последнюю листовку с ее портретом, мне показалось, что он весь какой-то неправильный.

– Девять лет, – повторяет Энн, разглядывая картины.

Теперь ясно, что он имел в виду насчет своего мастерства, в его живописи чувствуется что-то дилетантское, что-то незрелое. Талант у него есть, но перспектива выглядит неестественно, а может, все дело в том, как положены тени. И все же он уловил в лице Джун нечто такое, чего не уловили ни камера, ни компьютер, зато заметила Энн, когда увидела ее в школе.

Энн берет в руки одну из картин. В глазах Джун пляшут огоньки, будто она только что смеялась. Она сидит на краю батута на чьем-то грязном заднем дворе в желтом купальном лифчике и джинсовых шортах, придерживая на коленях глянцевый журнал. На груди у нее темные веснушки.

– К вам, наверное, и другие обращались? – говорит Энн.

– Двадцать три семьи, по большей части в начале восьмидесятых, сразу как вышла статья. Это было уже слишком. Я сказал им, что с Аланой мне просто повезло.

– А может, дело не только в везении?

– Тетя считала, что я наживаюсь на Алане, использую ее для проекта. И она была права. Сначала я этого не понимал, но когда Алану нашли, то осознал, что в глубине души никогда не верил в эту затею. – Том качает головой. – Наша история попала в «Ассошиэйтед Пресс». Вскоре на пороге у меня стоял мужчина и рассказывал о своем сыне, которого десять лет назад похитили на уличной ярмарке в Айове. Он сунул мне в руку деньги, я сунул их ему обратно. У одной женщины дочку украли из детского кресла в машине. Она хотела, чтобы я изобразил ее малышку восьмилетней. И все трясла фотографией у меня перед носом, пока я в прямом смысле слова не захлопнул перед ней дверь. Ваш муж… когда он приехал девять лет назад, ко мне уже долгое время никто не обращался. Он застал меня врасплох. – Том показывает на стену, где висят старые фотографии Дженни, и Уэйда, и Джун: – Уходя, он оставил эти снимки в моем почтовом ящике.

Они вместе молча рассматривают фотографии Уэйда, и Дженни, и Джун. Энн заглядывает в глаза маленькому Уэйду, стоящему в поле. Сколько всего он еще не знает.

Поколебавшись, Том говорит:

– Вместе со снимками лежал нож. (У Энн сжимается сердце.) Сначала я подумал, что это угроза. А потом не знал что и думать. Оставь он деньги, я бы их раздал, я бы так разозлился. А нож я сохранил.

Том выдвигает ящик письменного стола, внутри – чехол из тонкой кожи. Том протягивает его Энн. Она достает нож, чехол падает на пол.

Это тот самый нож, который когда-то хранился в ее собственном ящике, тот самый, который Джун хотела подарить Элиоту.

Костяная рукоять. С выгравированным домом.

Когда Уэйд вернулся из Кенневика девять лет назад, он сказал только одно:

– Я сделал что мог. Но он отказался.

Энн помогла ему снять куртку. Они сели на кровать.

Долгое время молчали. Потом Энн спросила:

– Как ты нашел эту статью?

– Учитель Джун прислал.

– Кто? Я его знаю?

– Он не из вашей школы, вел у нее в первом классе. Он и до этого пару раз писал. Он вспомнил про статью, когда увидел новую листовку на почте.

– Ну как ты?

– Это вряд ли бы нам помогло, как ни крути.

Почувствовав, что опасность поутихла, она произнесла без привычной осторожности:

– Тебе не нравится официальная листовка.

– Не то чтобы не нравится, нет. Вышло очень правдоподобно.

– Но что-то не дает тебе покоя.

Он опустил взгляд на их переплетенные руки и сказал:

– У нее слишком усталый вид.

– Да.

– Усталый не по годам.

– Да.

– В ней нет надежды. Мне нужна надежда.

Два года спустя, в девяносто девятом году, Центр поиска пропавших детей выпустил еще одну листовку, и она заняла место старой на доске объявлений в почтовом отделении Пондеросы. Тринадцатилетняя версия Джун. Чуть более взрослые черты, улыбка тронута блеском для губ. Намек на грудь под рубашкой поло. И все то же умиротворение, все то же страшное спокойствие во взгляде.

Следующий официальный портрет вышел в 2001 году, затем еще один – в 2003-м. Пятнадцать лет, семнадцать. Взгляд все более потерянный, почти отрешенный, лицо призрака. Вскоре после выхода портрета 2005 года – девятнадцать лет, зеленая рубашка поло, губная помада, небесно-голубой фон – Уэйду наконец позвонил Том Кларк.

Но к тому времени Уэйд, хотя ему было всего пятьдесят один, начал меняться. Память все чаще подводила его, а он старался это скрывать, вел себя как ни в чем не бывало. Энн стало ясно, что он не помнит никакого художника из Кенневика, а иногда и вовсе забывает, что у него пропала дочь, видно считая, что она просто где-то далеко.

За прошедший год она четыре раза пыталась отвезти его в Кенневик на встречу с Томом. Но каждый раз вблизи Медикал-Лейк [11] Город на востоке штата Вашингтон. Уэйд начинал сердиться и обвинять ее в том, что она плохо ищет.

– Плохо ищу что? – спрашивала она.

Но этого он и сам не знал – знал только, что она его обманывает и все ее поиски сплошное притворство.

Чем дальше они ехали, тем больше он волновался, и Энн всерьез опасалась, что если она не повернет обратно, у него случится сердечный приступ или же он прижмет ее голову к рулю и спровоцирует аварию, поэтому сегодня, спустя год попыток приехать вместе, она здесь одна.

При виде старого ножа Энн открылось то, что всегда от нее ускользало, – полное и безошибочное представление о девочке, которая его стащила, новое понимание Джун, которое на самом деле совсем не новое, просто оно так долго лежало в основе всех впечатлений о ней, что, обнажившись, стало неузнаваемым.