Мона Авад - Зайка

– Да, кролик мимо не пробегал? – добавляет Жуткая Кукла.

– Или парень, – говорит Виньетка таким голосом, как будто она пригласительно раздвигает ноги.

Все остальные неловко оглядываются на нее. Он смотрит на нас, но ничего не говорит. Интересно, успеем ли мы уйти прежде, чем он захочет нас убить? Но зайки не пускают меня, заключив в тесную клетку своих костлявых плеч.

– Вы понимаете, о чем мы говорим? Кролик, – не отступает Жуткая Кукла. – С длинными ушами? Прыгает с места на место.

– Зайка, он знает, как должен выглядеть кролик, – шепчет Кексик.

– Или парень, – говорит Виньетка, и ноги в ее томном голосе раздвигаются еще шире.

О господи, просто заткнись , думаю я про себя. Просто закрой рот, мать твою, и давайте просто уйдем.

Парень хмурится, словно о чем-то задумался. Его пальто распахиваеся, и мы видим футболку с рисунком черепа над залитым луной морем.

– Кролик… – медленно повторяет он, не отвадя от меня глаз.

Голос у него глубокий. И говорит он так, словно это слово удивительно приятно на вкус. Может, еще немного соли… Но вообще вкусно.

– Да, я точно видел тут одного.

– Видели? – нетерпеливо переспрашивает Кексик.

Лжец.

Дым стекает из его ноздрей струйками, похожими на двух одинаковых гадюк.

– Ага. Пропрыгал по снегу вон туда. Ушастый, пушистый, все дела. Вон туда, – он указывает в темноту.

– Спасибо!

– Ага. А потом трагически скончался, – добавляет он.

– Что?

Парень криво ухмыляется, не размыкая губ.

– Бурый волк. Явился из ниоткуда и разорвал бедняге глотку. Прямо у меня на глазах. Такая трагедия, – он грустно улыбается, причем откровенно фальшиво, но я вижу, что зайки легко покупаются на эту ложь.

Он снова упирается в меня взглядом. В его глазах – ни следа кристальной голубизны. Я чувствую, как по моей шее сбегают горячие мурашки.

– А потом он еще и схватил его за горло и утащил в кусты.

Мы смотрим на кусты. Вокруг и правда видны следы маленьких лап. Зайки драматично и по-девичьи ахают. Их руки обвиваются вокруг меня, крепко, как змеи.

– Гадкая картина, – говорит он.

– Насколько гадкая? – спрашивает Виньетка.

Он изучает ее прелестное скуластое личико мечтательным взглядом.

– Мерзкая, – кривится он в ответ. – Прямо… фу.

Я чувствую, как они все начинают кивать в ответ. Да. Это фу. Прямо очень фу.

– Не знаю, вы когда-нибудь слышали, как вопят кролики? – спрашивает он.

Они трясут головами. Нет, лгут они. Никогда-никогда не слышали.

– Жуткий звук. Но в то же время это было довольно… – он замолкает.

Я чувствую, как их кровь пульсирует под их мягкой кожей, быстро, как у маленьких болонок.

– Красиво, – наконец, говорит он, и смотрит на них так пристально и серьезно, что мне приходится приложить немало усилий, дабы не расхохотаться.

Пусть он все еще и немного меня пугает. И тут я слышу, как эти четыре синхронно вздыхают вокруг меня.

– Красиво, – эхом отзываются они.

– Уверена, так и было.

– Да.

– Да, очень.

Они смотрят на него, приоткрыв губы. Цепляются друг за дружку и за меня, переминаются с ноги на ногу, приглаживают волосы, быстро скользят языком по передним зубам, счищая с них налет. Парень бросает взгляд на меня.

– Твой? – спрашивает он.

– Мой?

– Кролик. Твой?

– Ах да. Да, мой.

– В каком-то смысле , – вставляет Жуткая Кукла.

– Мы все вместе за ним ухаживали, – говорит Кексик.

– Он был наш, – прохладно говорит Герцогиня. Я ловлю себя на мысли, что за все это время она впервые открыла рот. – Это был наш кролик.

– Природа жестока, – говорит парень, – дика.

Он засовывает руку в карман, и девочки опять вздыхают. Боже, что там? Нож? Пистолет? Топор?

А, фух, сигарета. И зажигалка. Вспышка пламени выхватывает из мрака его волчье лицо. Перчаток на нем нет, и руки у него абсолютно точно человеческие. Ни когтей, ни обрубков из плоти, просто обычные руки, обычные пальцы. Хоть я уже и поняла, что нет, он никоим образом не может быть моим кроликом, сердце мое разочарованно падает. Провал.

Я – бездарность.

Я разворачиваюсь и ухожу, ожидая, что и они все пойдут за мной. Но девочки все так же стоят и смотрят, как он курит в темноте.

– Я – Кэролайн.

– Кира.

– Виктория.

– Элеанор.

Он смотрит на меня. Как будто спрашивает взглядом – и?..

– Саманта, – говорю я.

– Саманта, – повторяет он, и, несмотря на непроглядную темноту, я чувствую, что он смотрит на меня. И улыбается.

– Может, мы вас подбросим? – предлагает Кексик.

Он поворачивается к ней и окидывает взглядом ее платье с принтом в виде скачущих единорогов.

– Потому что, мне кажется, автобусы уже не ходят, – добавляет она.

И как назло, в этот момент он поворачивает из-за угла. Парень выпрямляется во весь рост. Ему даже просить не надо – как только он делает шаг вперед, мы сами расступаемся перед ним, как море перед Моисеем. И когда он проходит мимо, моего носа касается какой-то животный, сырой запах. Знакомый и живой, похожий на кровь. Но вместе с ним еще что-то.

Белый шалфей.

– Куда ты едешь? – выкрикиваю я.

– Домой, – улыбается он через плечо.

– Домой, – повторяю я, и слышу странное эхо, как будто у меня появилось еще несколько ртов.

А нет, просто они тоже все повторяют за ним.

– А домой куда? – спрашивает одна из них – Элеанор.

Но он в ответ всего лишь возвращает наушники на место. Я неожиданно чувствую, что стою на снегу без обуви, и земля под ногами мокрая и холодная. Меня начинает бить дрожь. Как только за ним закрываются двери автобуса, заячья хватка на мне слабеет. Я провожаю автобус взглядом до тех пор, пока его окончательно не проглатывает мрак.

Последняя Мастерская в этом году. Я снова сижу одна, как раньше, на противоположной стороне квадрата из столов, пытаясь просверлить взглядом дырку в стене Пещеры. Как мне не хватает часов. Или окна, куда мое сознание могло бы выпрыгнуть во спасение, покинув здесь тело, этот бесполезный и безжизненный мешок из мяса. Я наблюдаю за Фоско, которая произносит бессмысленные слова поздравления с окончанием отличного семестра. На столе лежит нераспечатанный пакетик кешью. Рядом стоит бутылка недорогого красного вина – отпраздновать нашим узким кругом , говорит она. Нам, девочки, удалось Обнажить Рану.

Я наблюдаю за тем, как ее терьер, сегодня облаченный в свитерок с эмблемой Йеля, описывает вокруг нас круги и тявкает. Провал. Я – бездарность.

– Ты что-то сказала, Саманта?

– Нет. Ничего.

Она продолжает свой спич, а они все кивают. Да, Пере-Пере. Обнажили рану, конечно. Нашим Узким Кругом. На меня они не смотрят. А я не смотрю на них. События прошлой ночи кажутся такими же стыдными и неприятными, как обсуждение вслух чьих-то денег или громкий пердеж.