Шанель Клитон - Следующий год в Гаване

— Спасибо, что согласились подвезти меня.

Возможно, я ей не нравлюсь, но мне очень хочется изменить ее мнение о себе, мне хочется доказать ей, что я не просто какая-то иностранка, которая решила вонзить когти в ее сына.

Она отмахивается от меня.

— Луис попросил меня об этом.

Она внимательно смотрит на большую сумку в моих руках. Я улавливаю скрытый подтекст в ее взгляде, и мое лицо заливается краской. Я открываю рот, чтобы объяснить ей, что все не так, как она думает, — мы просто едем купаться, но она не дает мне ни единого шанса. Она отворачивается, и все, что мне остается, — это смиренно последовать за ней на улицу, где нас ждет кабриолет Луиса.

Из-за пробок дорога от Мирамара до Гаванского университета занимает у нас почти тридцать минут, и я довольствуюсь тем, что смотрю в окно на проходящих мимо людей. Я предпринимаю несколько жалких попыток завязать разговор с матерью Луиса. Всем своим видом она дает понять, что воспринимает меня как чужака и не более того. Я не могу винить ее в этом; вероятно, будь я на ее месте, я бы чувствовала то же самое, учитывая, как по-разному сложились наши жизни. Моя семья выиграла от того, что уехала, а ее семья была вынуждена страдать из-за того, что осталась.

У меня снова возникает вопрос — что было бы, если бы мы не уехали? Если бы я выросла здесь, рядом с Луисом? Если бы не было никакой революции? Кем бы я была, если бы я жила как обычная кубинка?

Здесь есть своеобразная свобода — нет необходимости проверять обновления статуса в социальной сети, или следить за чьими-то фотографиями, или тратить время на то, чтобы сформулировать умное предложение и потом поделиться им с сотней подписчиков. Но это свобода без права выбора. С одной стороны, нет необходимости читать нескончаемый поток сообщений о том, как сильно кто-то любит своего супруга, или рассматривать однотипные фотографии друзей, с которыми когда-то учился в начальной школе, но и выбирать не из чего.

Каридад высаживает меня возле университета и вручает ключи от машины Луиса, а сама идет на работу.

Мое первое впечатление от Гаванского университета — это внушительное здание, по-своему красивое. Архитектура — как и у многих других зданий в Гаване — впечатляет, но красоту фасада портит множество кондиционеров, висящих за окнами.

Я поднимаюсь по ступенькам, глядя на статую альма-матер. Я иду через кампус, прохожу мимо студентов, сидящих на скамейках. Их болтовня разносится по всей территории. Атмосфера кампуса очень напоминает мне колледж, в котором я когда-то училась. Я сверяюсь с картой, которую дал мне Луис, пока ищу нужную аудиторию. Наконец я ее нахожу и захожу внутрь.

Здесь уже меньше ассоциаций с моим колледжем — стены окрашены в цвет хаки, напоминающий военную форму, зеленая классная доска в передней части комнаты совсем далека от того современного оборудования, которое использовалось во время моей учебы. Луис стоит, склонившись над деревянным столом перед доской, рукава его синей рубашки закатаны, а длинные ноги обтянуты узкими темно-синими брюками. Он явно поглощен тем, что читает, его голова наклонена, руки уперты в столешницу, и я пользуюсь возможностью незаметно проскользнуть в класс и занять свободное место.

Один за другим заходят студенты. Они обсуждают свои планы на вечер и предстоящую лекцию. Две девушки садятся передо мной — одна из них убеждена, что ее парень ей изменяет, и судя по подробностям, которыми она делится с подругой, я склонна с ней согласиться. Луис отрывает взгляд от стола, обводит взглядом комнату — и замечает меня.

Он улыбается.

Меня словно пронизывает электрический разряд.

Луис отводит взгляд и призывает студентов к порядку, а улыбка все еще играет на его губах. Сегодняшний урок посвящен французской блокаде Кубы в шестнадцатом веке. Луис говорит с такой страстью, что перед моими глазами оживают образы корсаров и сражающегося кубинского народа.

Я слушаю его лекцию, и кажется, что время пролетает незаметно. Он рассказывает о ранней истории Кубы так же увлеченно, как он недавно говорил о Кубе современной. Поскольку я мало знакома с местной историей, если не считать период революции Фиделя, мне очень интересно все, что он говорит.

Он рассказывает о том, сколько страданий пришлось пережить нашему народу от рук европейцев, насколько жестоко вели себя испанцы. Он говорит об экономике Кубы, о том, что сахар был одновременно спасителем и проклятием для нашей страны. Вплоть до конца девятнадцатого века, когда Куба, по примеру Соединенных Штатов отменила рабство, в страну привозили рабов для работы на плантациях.

Читая лекцию, Луис не пользуется записями. Наоборот, он забрасывает своих студентов вопросами, но это происходит не потому, что он хочет их напугать, а потому, что его переполняет вдохновение. Он не стоит неподвижно, его руки постоянно двигаются, а сам он мечется взад-вперед перед зеленой доской. Наблюдая за его манерой, никому бы не пришло в голову усомниться в его преданности своему делу или посчитать неискренними его слова и отношение к предмету. Я видела, с каким восхищением смотрели на него студенты — а это дорогого стоит.

Лекция пролетает с удивительной скоростью, и до меня доходит, что занятие закончилось, только тогда, когда студенты начинают вставать со своих мест, собирать сумки и выходить из аудитории. Я задерживаюсь в задней части класса, в то время как несколько студентов подходят к Луису, чтобы задать вопросы. Я вижу, какое внимание он уделяет им. И это мне кажется в нем самым привлекательным. Не его стройная фигура или копна темных волос, не ухоженная борода или напряженный взгляд темных глаз. А его страсть, его интеллект и его убежденность.

Наконец студенты уходят, и мы остаемся вдвоем, разделенные целым классом пустых парт.

— Что скажешь? — спрашивает он, когда мы остаемся одни.

— Ты был хорош. Действительно хорош. Ты великолепно владеешь предметом. Ты обаятельный. Мне бы хотелось, чтобы во времена моей учебы в колледже у меня было больше таких преподавателей.

И снова эта улыбка.

— Твои преподаватели не были обаятельными?

— Не совсем так. Некоторые из них наверняка были такими. Просто я училась в огромном государственном университете, и у нас на лекциях обычно было не меньше полсотни студентов. При таком количестве трудно установить контакт. Кроме того, я не была самым увлеченным студентом. Мне потребовалось время, чтобы понять, кем я хочу стать, когда вырасту, — шучу я.

В университете я изучала связи с общественностью, и большинство предметов мне нравилось. Поскольку я не знала, чем именно буду заниматься после окончания учебы, выбранное направление казалось мне универсальным. Мой отец предложил мне работать в «Перес Шугар» и заниматься связями с общественностью, но каким бы выгодным ни было это предложение и какие бы возможности оно ни сулило, я не смогла себя заставить присоединиться к семейному бизнесу. Я люблю свою семью, но обычно подобные «возможности» сопровождаются обязательствами, которые я не была готова на себя брать.