Богомил Нонев - Одежда — церемониальная

Мы смеемся от души, потому что далеки от всего этого так же, как были наши деды в эпоху национального Возрождения — пахари и виноградари, кузнецы и сапожники, которые хотели немногого: тепла, свободы и радости от чистого, солнечного вина на праздничной трапезе.

Я небрежно замечаю, что господин обер-кельнер ждет, когда мы выберем вино; этого тоже требуют хороший тон ресторана и жизнь «в высшем свете».

Я говорю «да», и он понимает: мы ждем «розе», которое иначе называется вином для причащения; такого не подают нигде, только здесь и еще в одном ресторане неподалеку, но там вас тоже будут уверять, что оно сделано в таком то-монастыре в таком-то году, что оно сухое на столько-то процентов и что его преосвященство игумен монастыря — наш близкий друг и предоставил всего несколько ящиков в распоряжение нашего шефа, который, в свою очередь, рад угодить почетным гостям, и прочее.

Если вино хочет пользоваться высоким уважением и, конечно, идти по высокой цене, оно тоже должно иметь хорошую биографию. Без нее и вину нет хода.

Теперь мы сидим за столом успокоенные, никто нам не мешает и я, разумеется, сворачиваю разговор на то, как они долетели.

Долетели хорошо. Правда, не совсем. Когда нужно было сесть в городе Р., представь себе, насос одного мотора отказал и, как мы узнали позже, посадка была очень непростой. Пришлось ремонтировать насос, и мы ждали. А на этом самом аэродроме, — ты же помнишь, — недавно был совершен террористический акт, и теперь в зале транзита нет ни кафе, ни бара, одни солдаты и полицейские с автоматами и ищейками. Мало того, нас заставили второй раз проходить через эту штуку вроде рентгена или как его там, — вдруг кто-нибудь из нас за это время увел половину государственного арсенала.

— Да, — замечает второй мой приятель, — на аэродромах и в самолетах творится что-то кошмарное.

— А с послами? — отзывается первый.

— Между прочим, — вмешиваюсь я со знанием дела, — на днях «Монд» писала, что самые рискованные профессии в наше время — это профессия писателя и дипломата. За семь лет убито пятнадцать послов, я уже не считаю инфаркты и прочие плоды стресса. А что касается самолетов, вы правы. И компании стали небрежно относиться к пассажирам. Вот раньше…

Я тоже верен традиции. «Раньше» всегда было лучше и надежнее, чем сегодня, таково уж свойство человеческой души и памяти, которая удерживает только хорошее и не помнит плохого. Скорее всего, с их самолетом тоже ничего страшного не случилось, но каждый пассажир любит рассказать что-нибудь пострашнее, чтобы разговор получился интереснее и чтобы слушатели восклицали: «Как так можно!» и «Что за безобразие!»

— Позвольте, — говорит негромко кто-то рядом, и я знаю, что это — обер-кельнер, который сейчас предложит мне продегустировать вино. Он осторожно стирает пыль с бутылки. Она без этикетки, темного стекла, — так вино лучше сохраняется, — и упаси бог взбалтывать бутылку. Ее только наклоняют медленно и осторожно.

— Благодарю! — говорю я и тут же решаю расширить состав экспертизы. Один из друзей, присутствующих за столом, родом из виноградарского края, к тому же известное время жил в Париже, где успел расширить свои познания в этой столь деликатной области. Я прошу обера посоветоваться именно с ним, и теперь уже мы все устремляем на него выжидательные взгляды, храня загадочное молчание, словно в этот момент решается судьба ужина, нашего аппетита и всего вечера.

Мой друг медленно и осторожно поднимает бокал и рассматривает его на свет, слегка вращает вокруг оси, углубленно изучает цвет искрящегося сквозь чистый хрусталь вина, с глубоким, почти романтическим вздохом вдыхает его аромат, потом осторожно отпивает глоток напитка, какое-то время держит его на языке и наконец глотает, размыкая при этом губы. Я всегда завидовал людям, которые умеют так дегустировать вино, — над ними словно сияет ореол знания, мудрости, тонкого вкуса, сдержанного чувства превосходства над простыми смертными.

Мой приятель сообщает оберу свое заключение (к такому же выводу пришел и я на основании поверхностной экспертизы):

— Да, вино недурно, благодарю!

Один из самых важных моментов ужина прошел успешно, потому что мой приятель считает себя обязанным сказать что-нибудь хорошее о вине, — положение обязывает, как гласит надпись на каком-то геральдическом гербе.

— Да, — обращается он к нам. — Вино действительно отличное. Мягкое, бархатистое, спирта на языке не чувствуешь. Букет хорошо подобран, очищен от дурацкой сладости, которая годится только для скучающих дам, страдающих анемией. И обратите внимание на цвет — искрящийся и все же спокойный, пастельно призрачный и в то же время насыщенный. Это — чистый звучный тон, чтобы овладеть им, надо ощущать и знать краски, которые природа рождает в неразумном расточительстве…

Он внезапно умолкает, потому что, в общем, это человек, которому не чуждо чувство меры; ему приятно быть центром внимания, но он не любит навязывать свое мнение. Даже говорит нечто вроде «извините», считая, что слишком долго занимал собой присутствующих. Я доволен. Похвала вину работает на меня — пусть люди знают, что я не поведу их в дешевую забегаловку, на бутылку памидового вина под жареную требуху.

— Позвольте! — снова слышу я и услышу еще раз десять, потому что вышколенный официант не может сказать: «Убери руки, что ли!»

Подносят первое блюдо.

Теперь и я обязан сказать:

— Да, ты прав, таким это вино кажется и мне. Оно хорошо для легкого ужина, идет и с зеленью, и с рыбой, и с мясом. Не могу понять, до каких пор у нас будут смешивать напитки, а потом глотать аспирин. Достаточно одной марки вина, лишь бы было хорошее.

«Легкий ужин» я говорю просто так, из скромности, — ужин такой, как следует. А что касается напитков, это верно. Я всегда удивляюсь тем своим знакомым, которые неразумно глотают один напиток за другим — когда от избытка тщеславия, когда по незнанию.

Подносят то, что у нас на родине на свадебных банкетах называется закуской. Здесь это называют просто летним салатом, хотя на дворе осень. На дно салатниц уложены крупные и свежие листья салата, сверху с тщательно продуманной небрежностью размещены кусочки пармской ветчины, тонкие ломтики дыни, шпинат, помидоры, нарезанные кубиками, и крупные креветки, которых принято называть «королевскими». Видны и маленькие кубики светло-желтого сыра «грюйер», а также зерна бобов или нута, вымоченные в соусе «тартар». Здесь же соленые огурчики, ломтики моркови, горох. Салат оформлен с фантазией и составлен с учетом всех витаминных требований современной кухни. Разумеется, последнее соображение почти никогда не волнует людей, если они здоровы и полны сил; надеюсь, это относится и к моим гостям.