Антон Секисов - Песок и золото

— Ты ведь играл в бутылочку, — спросила Олеся, поглядывая на школьный двор. Кажется, там как раз играли в нее подростки из параллельного класса.

— Играл, — немного надменно сказал я, умолчав, что при этом никто не захотел поцеловаться со мной взасос и даже просто в губы.

— Ну и дурак. Умрешь.

— С чего это?

— Это же негигиенично. Слюнявишь там всех подряд. От этого можно гепатит С заработать и умереть.

— Правда?

— Да.

— И от ягод, значит, умереть можно?

— Да.

— Но они же вкусные.

— Ты балбес, — сказала она.

Слово «балбес» не было для меня ругательным — мама так часто называла меня, когда я делал что-то не совсем правильное, но по-своему трогательное, как когда я нарвал ей на день рождения цветов в парке. Но Олеся сказала это особенно зло, и «балбес» прозвучал обидно.

— Хватит возить портфель! — вдруг закричала она. — Отдай, я сама понесу, раз ты ничего не можешь.

Она прибавила шаг, а я не стал догонять ее. После этого мы перестали возвращаться из школы вместе.

Вскоре у меня был день рождения, и никто не поздравил меня, кроме Олеси — она подарила ожерелье из бисера. Причем, как будто специально, оно было с розовыми вкраплениями. Но я все же надел его под рубашку.

— Нам надо встретиться и поговорить, — сказала она.

Голос ее был строгим, но в то же время как будто чуть-чуть игривым, какой мог быть у плохой актрисы, которой велели играть учительницу.

— А что такое? — спросил я, заволновавшись.

Слово «поговорить» я не любил. Я сразу вспомнил, как месяц назад здоровяк из восьмого класса предлагал мне «выйти и поговорить» — а я не понимал, куда и откуда нам выходить, ведь мы были на стадионе — так или иначе, ничем хорошим для меня это не закончилось. Еще мама просила меня зайти к ней и «поговорить», и это всегда касалось моих отметок.

Олеся бросила трубку. Через пять минут позвонила опять.

— Просто подходи к дому через час, и все узнаешь.

— К какому дому? К своему? — стал уточнять я, но она опять повесила трубку.

Я все-таки не решился пойти один, позвонил друзьям и предложил встретиться. Мы пришли на свидание с ней вчетвером. Теперь-то я понимаю, как сильно обидел ее, но она не подала виду. Мы пошли на площадку, и двое моих друзей, Кирилл и Костя, стали кататься на карусели, ужасно скрипя, а другой друг, Олег, стоял рядом и странно хихикал.

— О чем ты хотела поговорить?

— Все это ерунда, — Олеся небрежно взмахнула ручкой. — Давай лучше на карусели кататься.

И мы стали кататься. А потом странный парень Олег, который решил не кататься с нами и остался ждать на скамейке, сказал, что дома у него есть бутылка перцовки. Мы сразу пошли к нему, но выпить ее не смогли. Хотя это была «маленькая», нам пятерым она оказалась не по зубам. Мы сделали по крошечному глотку, а потом, толкаясь локтями, жадно пили воду из крана.

Затем Олег предложил нам сыграть в бутылочку — он развивался быстрее других. В девятнадцать Олег уже женился и стал отцом, а сейчас он, кажется, живет вместе с родителями на даче.

Идея с бутылочкой была не самой удачной, учитывая, что из девочек была только Олеся, но в тот момент она показалась вполне сносной. Она, неожиданно для меня, легко согласилась, и мы стали играть. В итоге все поцеловались с Олесей, и кто-то по нескольку раз, но только не я. Уже не помню, как это получилось, но после бутылочки мы стали играть на раздевание в карты. Олеся не умела играть и потому сразу же проиграла.

— Снимай кофту, — угрюмо сказал Олег.

— Сниму, но только если вы все догола разденетесь, — сказала Олеся. Она посмотрела на меня со всем своим равнодушием. У нее был хитрый план.

— Какие проблемы? — пожал плечами Олег.

Он разделся, и даже трусы снял, не прошло и минуты. Остальные топтались в нерешительности. Медленно стали разоблачаться Кирилл и Костя.

— Я не буду, — сказал я.

— А ну давай, — сказал Олег.

— Не буду.

— Раздевайся, давай, чмошник.

Олег стал стаскивать с меня рубашку, я сбросил его руку, мы завозились, упали на пол, он применил болевой прием, я взвыл и стукнул его кулаком в бок. Он опомнился. Я встал и принялся собираться.

Когда вышел на лестницу, меня догнала Олеся.

— Знаешь, на кого ты похож? — сказала она, сияя от злобы. — На редьку.

Я так и не понял, что она имела в виду. Какая-то бессмыслица.

На новый год Олеся перевелась в другую школу. После этого мы увиделись только один раз, оказавшись в одной маршрутке. Она как будто стала еще меньше, еще худей, а глаза стали еще больше. Олеся распустила волосы — с распущенными волосами она была симпатичней.

Она вяло улыбнулась мне и сказала, что собирается поступать в текстильный техникум.

— Текстильный техникум, вот это да! — сказал я. — Мне кажется, это просто здорово.

— Не знаю.

— А я собираюсь после школы идти на исторический факультет.

— Угу.

Я заметил, что с годами она погрубела, и вообще, в ней появился флер окраинной девушки, какая-то угрюмая угловатость. И еще от нее резко пахло — потом, телом. Мне показалось, она слегка очерствела душой и теперь бы не стала помогать учителям с уборкой и не утешала бы, случись мне опять расплакаться из-за бисера.

— Ты все еще плетешь украшения?

— Плету. — Сказала она.

— У тебя так хорошо получалось. А сделаешь ожерелье моей сестре на день рождения? Я заплачу.

Она пожала плечами. Еще остановку мы проехали в тишине, а следующей была моя остановка. Я вышел и помахал рукой. Олеся не помахала в ответ, глядя на меня пристально и устало. Я очень хорошо запомнил тот взгляд. Знать бы, что он значил.

Мы репетировали последний звонок в актовом зале школы. Я должен был спеть целиком куплет песни, посвященной географичке, и еще сказать небольшую речь о директрисе. Хуже женщины я не встречал и, надеюсь, уже не встречу, а тут нужно было практически признаться ей в любви на глазах у школы. К тому же я всякий раз страшно переживал из-за выступлений на публике.

У меня даже начались судороги на нервной почве. Я мечтал, чтобы последний звонок отменили или хотя бы перенесли. И когда за день до него Ева, как мы называли нашу классную, по инициалам — Елена Васильевна — вошла в зал и сказала, что Олеся Дунаева умерла, что ее сбил поезд, я подумал: «Теперь, может быть, последнего звонка не будет». Это была самая первая мысль. А потом я подумал про бисер.

— Видите, нас уже становится меньше. Подумать только, — сказала Ева.

— А как же теперь последний звонок? — спросила староста класса.

— Последний звонок... Тут ведь такое событие, неожиданное, — Ева растерянно оглядела нас, но скоро взгляд ее стал решительным.

— Но все-таки последний звонок бывает раз в жизни, — сказала она. — А у кого-то, видите, последних звонков вообще не бывает.