Антон Секисов - Песок и золото

— У Верзилова тоже не будет последнего звонка, — сказала староста. Сашу Верзилова в прошлом году отчислили.

— Пока человек жив, у него всегда есть шанс поумнеть. Хотя это не про Верзилова.

Раздалась пара смешков. Лицо Евы опять стало строгим.

— Прощание с Олесей пройдет послезавтра. Головинское кладбище, девять утра, — и тут Ева посмотрела на меня и спросила, — запомнили?

Я так и не понял, чего это она на меня посмотрела.

Последний звонок все-таки был, вопреки всему. Кроме смерти Олеси ему мог помешать еще и отключенный во всем городе свет — в тот день что-то случилось в Москве с электричеством. Прямо на сцене у меня свело ногу судорогой, и я толком не смог ни спеть, ни сказать речь. В тот вечер я впервые сильно напился — так, что ничего не запомнил, разве что только, как меня несли на руках по лестнице. Я не смог пойти на прощание. К тому же в то утро шел сильный дождь. На кладбище пришли всего несколько человек из класса.

Летом я поступил на исторический факультет, как и рассчитывал. У меня случилась пара романов, один год из последних десяти я был женат. Всякий раз, на каждом первом свидании, речь заходила о бисере. И всякий раз выяснялось — они не умеют плести. Разве это так сложно? Они что, не учились в начальной школе? Кроме того, они были не такими маленькими и нежными, как Олеся, то есть как будто не совсем женщинами в моем понимании.

Я никогда не любил Олесю, хотя мог бы, наверное, если бы постарался, хотя бы чуть-чуть. Не знаю, зачем я хожу сюда. Это похоже на извращение. Всякий раз выпиваю вино и ухожу, покачиваясь. Охранник уже косится на меня. Почему здесь всегда один и тот же охранник? У него что, нет сменщика?

Я все еще ношу ее ожерелье, застегнув рубашку на все пуговицы, чтобы ни у кого не было шанса его увидеть. Удивительно, что оно не порвалось за столько лет, с моей небрежностью. Если мне светит секс, то я снимаю его заблаговременно, как обручальное кольцо — но не из высоких соображений, а, конечно, только из-за стыда, я не хочу выглядеть идиотом.

Наверное, причина и в том, что мне трудно расставаться с вещами. Недавно перед очередным переездом я разбирал свое имущество. За неполный год я оброс хламом как какая-нибудь обезумевшая старуха. Возможно, я просто слишком сентиментален.

Мне стало стыдно, что я сижу здесь просто так, без скорби. Я встал и медленно побрел в сторону выхода, стараясь не очень качаться, хотя вино крепко ударило в голову. Я вспомнил, что от вина натощак меня должно тошнить, и меня сразу же затошнило.

Я не сразу узнал маму, когда она вошла. В безразмерной спортивной куртке, в платке, сгорбленная. Глаза ищут по залу и не могут найти никого. За ее спиной хлопнула дверь, и она чуть вздрогнула.

Я сидел здесь почти один, но мама меня не замечала. Я помахал рукой. Вслед за ней вошла сестра и закричала, как на рок-концерте: «Да вот же он! Да вот он!».

Час назад мама позвонила мне и сказала, что Игорь ушел из дома. Я сначала удивился этой формулировке, ведь обычно так говорят про трудных подростков, «ушел из дома». Но почти сразу стало понятно, что Игорь ушел не просто из дома, а ушел от нее. Точнее, мать его выгнала. Выяснилось, что Игорь ей изменил, и мама, хотя и давно немолодая, но женщина восточных кровей, выкинула в окно все его вещи, включая ноутбук, который наверняка очень красиво разнесло по асфальту.

Игорь был моим отчимом — я знал его двадцать лет, и всегда ожидал от него чего-то подобного.

Теперь мама сидела передо мной, опустив глаза, не в силах даже поднять чашку чая. У сестры лицо было злое и даже, кажется, торжествующее, как будто ей удалось предъявить миру важную, но неприятную ему правду. Игорь был ей родным отцом, и мне всегда казалось, что отношения у них самые теплые.

Пальцами я перебирал зубочистки, а в голове перебирал слова, которыми мог попытаться утешить маму. Наверное, не существовало таких слов, но с чего-то надо было начать, что-то надо было попробовать. Ведь это не такое уж страшное событие, ну подумаешь, любимый человек обманул, бывают вещи и намного хуже, я бы хотел как-то внушить ей эту мысль, но слова не подбирались. Раньше я никогда не видел маму такой беспомощной.

— Да ладно тебе, ну чего... — сказал я, взяв ее за руку. У нее была ледяная рука. Она не пошевелилась.

— Какая я дура, — сказала мать. — Ты видел когда-то таких дур?

— Без меня бы она и сейчас ничего не знала, — сказала сестра, брезгливо поджав губы. — Нашел себе бабу на сайте знакомств. Какое убожество.

— Почему же убожество? Я сам себе так находил, — сказал я и наткнулся на пару жестоких взглядов. Не стоило этого говорить.

Мать достала из сумочки телефон и принялась водить пальцем по экрану. Подошел официант. Я попросил его подлить кипятка в чайник.

— Вот, посмотри, их переписка, — мама медленно протянула мне телефон экраном к себе, словно все никак не могла насмотреться на эти сообщения. — Он ей пишет: «Сегодня очень устал, соскучился. Родная, как ты там?». «Родная...» — губы мамы перекосило, как от зубной боли. — «Понимаешь, родная! Соскучился... Мразь».

Она всхлипнула.

— Животное, — сказала сестра.

Сестра заказала пива. Ей было восемнадцать лет. Не рановато ли так вот в открытую заказывать и пить с нами пиво? Еще мне не нравилась фиолетовая прядь в ее волосах. Фиолетовое — это уж слишком.

Официант попросил ее паспорт, и пришлось сказать, что это пиво для меня. У меня паспорт уже очень давно не спрашивают.

На фотографии профиля — блондинка около сорока, с плоским, совершенно тупым лицом, с мокрыми большими губами и в коротком розовом топике, который подошел бы разве что трехлетней девочке. Очень редко, возможно, почти никогда я не встречаю таких женщин на улице. Где он вообще ее откопал? В придорожной шашлычной? Или в самой дешевой пивной? Такая женщина, похоже, умеет открывать пиво зубами.

Я искренне разозлился, думая об этой бабе и о его поступке, но все же было и некоторое сомнение в том, чтобы однозначно, безоговорочно осудить Игоря. Наверное, так проявляется мужская солидарность

«А ведь никто не знает, — подумал я. — что будет со мной в пятьдесят. Вдруг я буду вестись на жирных беззубых толстух. А вдруг меня вообще не будет. Да и в чем-то, наверное, его можно понять. Мать может довести кого угодно. Моего отца же она довела так, что он без вещей ушел из дома».

История переписки Игоря с этой блондинкой насчитывала уже несколько месяцев. Мать говорит, что ночью он всегда возвращался домой. Каждую ночь. Он никогда не выдумывал командировок, хотя мог бы выдумать. Раньше они у него случались.

— Может, они и не спали, — с робостью в голосе предположила мать. Сестра поглядела на нее без всякой жалости.