Карин Альвтеген - Эффект бабочки [litres]

– Так вот, у тебя есть двоюродный племянник. Кевин Юханссон, девяносто пятого года рождения. Если тебе интересно, в папке есть его адрес.

Сирень в этом году уже отцвела.

Пройдет лето, осень, зима и снова весна – целый год, прежде чем она зацветет опять и снова можно будет почувствовать ее запах.

А сейчас цветение сирени закончилось.

Когда начинаешь наслаждаться жизнью, возникает одна проблема – становится страшно умирать. Загорается искра жизнелюбия, и внезапно осознаешь, как многого лишишься. Я помню мое давнее стремление избавиться от вечного беспокойства, неясного чувства вины и пустоты, так часто следовавших за мной по пятам. С моей нынешней точки зрения, мне представляется, будто я давно уже умерла, и с новых позиций объяснить причины такой смерти невозможно. Как я могла так долго жить без перспектив, без устремлений, без каких-либо собственных желаний? Все, что я чувствовала, и все, чего хотела, всегда соизмерялось с мнением Кристера и воплощалось приемлемым для него образом.

Цепью к нему меня никто не приковывал – у меня была работа и зарплата, так что я могла бы, оставив его, создать собственную жизнь. И все же я продолжала жить с Кристером. Не припомню даже, чтобы меня когда-нибудь посещала мысль о разводе. Сейчас этот выбор кажется мне необъяснимым. В последние месяцы я думаю совсем по-другому и уже успела позабыть, как рассуждала прежде.

Возможно, одна из причин крылась в используемых им словах. Они внушили мне уверенность, что одной мне никогда не справиться. В конце концов, у меня и правда возникло такое убеждение, хотя папа часто говорил, что слова не вредят нам больше, чем мы сами им позволяем.

Я оставалась с Кристером, а ведь никто меня насильно не удерживал.

Было бы так просто свалить все на мужа. В моих торопливых поисках недостающих кусочков пазла больше всего я хочу избежать искажений.

Зарождающийся у меня страх смерти заключается в нежелании расставаться с бытием. Внезапно мне так хочется успеть немного больше, узнать, как протекает жизнь, если не разбрасываться временем понапрасну, впустую выливая его, словно воду после полоскания. Вся ненужная шелуха отпала. Мне бы очень хотелось задержаться еще на несколько месяцев, чтобы воспользоваться моей новой остротой восприятия.

Без лишнего хвастовства могу утверждать, что предстоящая смерть сделала меня немного умнее.

А может быть, просто природа напоминает о себе таким образом. Я читала, что с приближением смерти жизнь вступает с ней в схватку. Но не важно, связано ли это с механизмами выживания или нет, в любом случае я наслаждаюсь своим новым существованием. Во многом благодаря тому, что у меня появилась подруга, и впервые за тридцать лет я обрела разумного собеседника. После такого длительного молчания есть что сказать, и если находится человек, готовый тебя выслушать, – это большое везение. Маргарета как будто послана мне свыше. С того момента, как мы начали вместе разгадывать кроссворд, наша дружба развивается с невероятной скоростью – мы ходим в театры и кино, приглашаем друг друга в гости и сидим за одним столиком в ресторане. Маргарета – журналистка, сейчас на пенсии. Подробности ее жизни позволяют предположить, что у нее была достаточно успешная карьера – она работала в Лондоне и Вашингтоне, писала передовицы для газеты «Дагенс Нюхетер». Оглядываясь назад, я радуюсь, что выяснила это, только когда мы уже достаточно близко узнали друг друга, а то, скорее всего, я бы так тщательно подбирала слова, что ничего не рискнула бы ей сказать.

Произошло это, когда я спросила Маргарету о стопке бумаг, с которой видела ее в ресторане.

– Да это так, способ скоротать время. Мне пришло в голову, что надо попробовать написать детскую книжку.

К моему удивлению, Маргарета выглядела смущенной.

– Я не планирую публиковать ее, нет. Это только для моих внуков. Для детей моего сына, живущего в Штатах, и дочери, если она все-таки успеет родить.

Маргарета умолкла, и я заметила, как она задумчиво поглаживает ножку бокала.

– К сожалению, в дочери я узнаю свой собственный карьеризм, ведь детям свойственно подражать родителям. Слава Богу, я успела произвести на свет своих детей, но когда они были маленькими, я посвящала бесконечно много времени работе. Спроси их, и они охотно расскажут, как чувствовали себя брошенными, пока я занималась своей славной карьерой.

– И что же, вы сейчас не общаетесь?

– Да нет, мы отлично ладим, но иногда приходится получать по заслугам, и я уворачиваюсь как могу, несмотря на ноющую от вечного сидения за письменным столом шею.

Маргарета рассмеялась. Она часто смеется над собой, и от этого общение с ней раскрепощает. Я много думала об этой способности. Почему некоторым она дана, а некоторые лишены ее? Должно быть, мужество смеяться над собой свойственно лишь тем, кто твердо верит в собственную ценность. Возможно, именно это объясняет духоту, окутывающую Кристера.

– А как же их отец?

– Янне работал не меньше моего, а я добивалась равенства. Хотя по итогам я чувствую себя немного обманутой. Я обрела равенство, выбрав его линию поведения. Вкладываться в свою карьеру стало нормой и считается правильным, но кто будет бороться за повышение статуса так называемых женских обязанностей? Никто. Они по-прежнему считаются менее достойными. То, что женщины из поколения в поколение надрывались, ухаживая за детьми, и тащили на себе домашнее хозяйство, признали теперь ненужной ерундой.

Некоторое время мы сидим молча. Подошедший Дамир наполняет наши бокалы.

– К детям надо прислушиваться, пока они маленькие и еще не успели запутаться. Есть надежда, что, состарившись, они опять поумнеют, но будет уже слишком поздно. – Маргарета пригубила вино. – Кстати, мне рассказали на днях одну красивую историю. Парень, переехавший в Швецию из какой-то африканской страны, удивился, почему здесь практически не видно стариков. Услышав о домах престарелых, он сказал: «Какая великолепная идея – поселить стариков в одном доме! Так их проще найти, когда нужен совет».

Наши разговоры крутятся вокруг одних и тех же тем. Например, мы часто обсуждаем вину. Вину собственную и вину других – совместными усилиями пытаемся отличить подлинную вину от навязанной. Я ничего не утаиваю от Маргареты.

За редким исключением.

За одним.

Хотя я вряд ли смогу еще долго обманывать ее, ссылаясь на ревматизм. Мое состояние ухудшилось. На этой неделе я была в больнице, и мне сделали функциональную пробу дыхания. Жизненная емкость легких упала до шестидесяти восьми процентов. По ночам я сплю с кислородной маской, чтобы поддерживать кислородный обмен. Левая рука парализована, и в правой все чаще возникают мышечные спазмы. Ноги тоже в аховом состоянии. Мне становится тяжело ходить. Но хуже всего покалывания в губах и языке. С левой рукой так же начиналось. И все равно я сомневаюсь, стоит ли рассказывать. Есть риск, что наши отношения изменятся. Понятно, что обе мы умрем, но только в моем случае это подтверждено документально. Написанный черным по белому смертный приговор занимает непропорционально много места. Нет уж, лучше продолжать говорить о жизни.