Джон Кутзее - Смерть Иисуса

В крошечном кабинете сеньоры Девито они всего несколько минут, но в нем уже словно бы нет воздуха. Голова у него, Симона, кружится.

– Вы не против, если я открою дверь? – спрашивает он и открывает дверь.

Золотые локоны сеньоры Девито мерцают на свету.

– Я сделаю для вашего сына все от меня зависящее, – говорит она. – Но обязана предупредить уже сейчас… – Она подается вперед над своим узким столом, на котором нет ничего, кроме игрушечной птички из бусин и проволоки, сидящей на палочке и взирающей на них блестящими черными глазками. – Я обязана вас предупредить…

– О чем вы обязаны нас предупредить? – спрашивает он.

– Я обязана вас предупредить, что в такое трудное время… – Она качает головой. – Конечно, Давиду нужен букварь и все прочее. Но в такое время ребенку нужно нечто большее, чем букварь. Ему нужна рука, на которую он может опереться.

Она ждет, смотрит на них многозначительно, ждет, пока они усвоят сказанное.

Говорит Инес:

– Сеньора, за его краткую жизнь Давиду было предложено достаточно рук для опоры, он отверг их все. А вот подобающего образования ему не предложили. Человеку, у которого нет своих детей… у вас же нет своих детей, верно?

– Нет, нету.

– Легко кому-то вроде вас говорить нам, что́ Давиду нужно, а что нет. Но я знаю его лучше, чем вы, и говорю вам, что ему надо учить уроки, как любому нормальному ребенку. Вот и все. Я свое слово сказала. – Она берет сумку, встает. – Всего хорошего.

Он догоняет Инес уже в коридоре. Вид у нее величественный. Возможно – вид человека самонадеянного, возможно – упорствующего в заблуждениях, возможно – негодующего, но тем не менее величественный: вид женщины, которая с первого же взгляда, какой он бросил на нее, показалась ему истинной матерью мальчику.

– Инес! – окликает ее он.

Она останавливается и разворачивается к нему.

– Что? – спрашивает она. – Как на этот раз ты собираешься мне перечить?

– Я не собираюсь перечить. Напротив, я хочу сказать тебе, что я за тобой, целиком за тобой. Куда поведешь, туда я и двинусь.

– Правда? Ты уверен, что не пойдешь на поводу у красотки, которую пожирал глазами?

– Я пойду за тобой, тебя буду слушаться – и больше никого. Что еще могу я добавить?

Приближаясь к детскому отделению, они слышат голос Давида, ровный, уверенный.

– Он знал, что это клетка, а не карета, но все равно позволил колдуну запереть себя, – говорит Давид. – Он знал, что, когда б ни пожелал…

Они с Инес замирают на пороге. У изножья кровати Давида, слушая его, сидит молодая женщина, упитанная, словно голубь, в сестринской форме. Вокруг нее столпились другие дети из отделения.

– Он знал, что, когда б ни пожелал, он сможет удрать, потому что еще не изобрели замо́к, способный удержать его. И тогда колдун щелкнул кнутом, и два здоровенных коня потащили карету, где в клетке сидел благородный рыцарь. Коней звали Перл и Тень. Перл был белый, Тень – черный, оба равны друг другу по силе, но Перл был конем тихим, рассеянным, он вечно думал о чем-то, а Тень – лютым и неукротимым, то есть он вечно хотел бежать своей дорогой, и потому колдуну иногда приходилось стегать его, чтоб слушался. Эй, Инес! Эй, Симон! Вы слушаете мою историю?

Молодая медсестра подскакивает и, втянув голову в плечи, виновато семенит прочь.

Дети, облаченные в больничные небесно-голубые пижамы, не обращают на Инес и Симона внимания, нетерпеливо ждут, когда Давид продолжит рассказ. Самая маленькая среди них – девочка с хвостиками, не старше лет четырех-пяти, старший – крепкий мальчик, у него уже намечаются усы.

– Они ехали и ехали, пока наконец не приехали к границе новой неведомой страны. «Тут я брошу тебя, Дон Кихот, – сказал колдун. – Дальше лежат владения Черного Принца, туда даже я страшусь проникать. Предоставлю белому коню Перлу и черному коню Тени влечь тебя в твои дальнейшие приключения». С этими словами колдун напоследок хлестнул кнутом, кони понеслись и потащили Дон Кихота в его клетке в неведомую землю.

Давид умолкает, смотрит в пространство.

– И? – подает голос маленькая девочка с хвостиками.

– Завтра я увижу дальнейшее и расскажу, что произошло с Дон Кихотом.

– Но с ним же ничего не случилось, да? – спрашивает маленькая девочка.

– Ничего плохого с Дон Кихотом не случается, потому что он хозяин собственной судьбы, – говорит Давид.

– Это хорошо, – отзывается маленькая девочка.

Он выводит Боливара в парк на привычную прогулку, и тут к нему подбегает ребенок – мальчонка из квартир наверху, к которому он, Симон, благоволит давно: ребенок с ума сходит по футболу, но еще слишком мал и в играх не участвует. Зовут его Артемио, но мальчишки прозвали его Эль Перрито – «щеночек».

– Сеньор, сеньор! – окликает он Симона. – Это правда, что Давид скоро умрет?

– Нет, конечно же. Ни разу не слышал подобной чепухи. Давид в больнице, потому что у него болят коленки. Как только у него с коленками станет лучше, он вернется к нам играть в футбол. Сам увидишь.

– То есть он не умрет?

– Разумеется, нет. Никто не умирает от больных коленок. Кто тебе сказал, что он скоро умрет?

– Другие ребята. Когда он вернется?

– Я тебе сказал: когда поправится.

– Можно повидать его в больнице?

– Больница очень далеко. Нужно сесть в автобус, чтобы туда добраться. Даю тебе слово: Давид скоро вернется. На следующей неделе – или через одну.

Он пытается выбросить юного Артемио из головы, но разговор этот не дает ему покоя. С чего дети взяли, что Давид смертельно болен?

Приехав в детское отделение наутро, он замирает перед дверью. Человек в белом облачении больничного санитара сидит на кровати Давида, едва ли не головой к голове с мальчиком, они вместе смотрят на что-то, лежащее на покрывале между ними. И лишь когда человек поднимает голову, он, Симон, потрясенно осознает, кто это. Это Дмитрий, человек, убивший учительницу Давида – он удавил ее, и его посадили под стражу на всю оставшуюся жизнь, но вот он вернулся, словно злой дух, преследовать ребенка – и они теперь вдвоем играют в кости!

Он, Симон, решительно шагает вперед.

– Руки прочь от этого ребенка! – кричит он.

Мирно улыбаясь и убирая кубик в карман, Дмитрий отступает. Другие дети в палате ошарашены, одна малышка принимается плакать, вбегает медсестра.

– Что здесь делает этот человек? – требует ответа он, Симон. – Вы разве не понимаете, кто это?

– Успокойтесь, – говорит медсестра. – Этот человек – санитар. Он прибирает в палатах.

– «Санитар»! Он осужденный убийца! Ему место в психиатрическом отделении! Как его допускают сюда, без охраны, к детям?

Молодая медсестра встревоженно отшатывается.

– Это правда? – шепчет она, а заплакавший ребенок ревет еще громче.