Джон Кутзее - Смерть Иисуса

– У меня нет таинственной болезни, – говорит мальчик. – Я – число сто. Сто – не таинственное число. Число сто – такое число, которому полагается умереть.

Врач смотрит на него сердито.

– Статистика устроена иначе, молодой человек. Не умрете вы. Это больница. Мы тут не даем детям помереть. – Он оборачивается к Инес: – Приходите завтра и поговорите с доктором Рибейро. Я оставлю ему записку. – Обращается к Дмитрию: – Заберите нашего юного друга обратно в палату, будьте добры. И что здесь делает собака? Вы же знаете, что с животными нельзя.

Инес не снисходит до спора. Вцепившись в ручки инвалидного кресла, она проталкивается мимо врача.

Дмитрий преграждает ей путь.

– Материнская любовь, – говорит он. – Почетно видеть ее, она трогает сердце. Воистину. Но мы не позволим вам забрать нашего юного владыку.

Он тянется к коляске, от Боливара доносится глухой рык. Дмитрий убирает преступную руку, но продолжает стоять на пути у Инес. Пес вновь рычит, самым горлом. Уши прижаты, верхняя губа поднята, обнажены длинные желтеющие зубы.

– С дороги, Дмитрий, – говорит он, Симон.

Пес делает первый медленный шаг к Дмитрию, второй. Дмитрий не отступает.

– Боливар, стоять! – командует мальчик.

Пес замирает, не сводит взгляда с Дмитрия.

– Дмитрий, пропусти! – велит мальчик.

Дмитрий пропускает.

Молодой врач обращается к Дмитрию.

– Кто вообще позволил привести это опасное животное на территорию? Вы?

– Это не опасное животное, – говорит мальчик. – Это мой страж. Он меня стережет.

Никто и пальцем их не трогает, они покидают больницу. Он, Симон, поднимает мальчика на заднее сиденье автомобиля Инес, пес запрыгивает туда же; инвалидное кресло они бросают на парковке.

Он обращается к Инес.

– Инес, ты была великолепна.

Это правда: никогда прежде не видел он ее столь же решительной, столь же властной, столь же царственной.

– Боливар тоже был великолепен, – говорит мальчик. – Боливар – царь псов. Мы снова будем семьей?

– Да, – говорит он, Симон, – мы снова будем семьей.

Примерно в полночь начинается новый приступ, припадки следуют один за другим почти без перерывов. Отчаявшись, он, Симон, едет в больницу и умоляет ночную медсестру выдать мальчику лекарства. Она отказывается.

– Вы ведете себя почти преступно, – говорит она. – Нельзя было позволять, чтобы вы забрали мальчика. Вы понятия не имеете, до чего серьезно он болен. Давайте адрес, я немедленно вышлю машину «Скорой помощи».

Через два часа мальчик вновь оказывается на своей больничной койке в глубоком лекарственном сне.

Доктор Рибейро, когда ему докладывают, что произошло накануне ночью, переполняется холодным гневом.

– Я могу запретить вам доступ в больницу, – говорит он. – Я мог бы его запретить, даже если б вы были родителями этого ребенка, а вы ему не родители, – запретить и вам, и этому вашему дикому псу. Что вы за люди такие?

Они с Инес стоят бессловесно.

– Прошу вас, уезжайте сейчас же, – говорит доктор Рибейро. – Отправляйтесь домой. Персонал позвонит вам, когда ребенок стабилизируется.

– Он не ест, – говорит Инес. – Он похож на скелет.

– Мы за этим присмотрим, не волнуйтесь.

– Он говорит, что не голоден. Говорит, что ему больше не нужна еда. Я не понимаю, что на него нашло. Меня это пугает.

– Мы за этим присмотрим. Езжайте домой.

На следующий день Инес звонит сестра Рита.

– Давид просит позвать вас, – говорит сестра Рита. – Вас и вашего мужа. Доктор Рибейро согласен на ваше посещение, но всего несколько минут – и без собаки. Собака запрещена.

Даже за эти два дня перемены в Давиде поразительные. Он сжался, словно вновь стал шестилеткой. Лицо бледное, вытянутое. Губы двигаются, но слова не вылепливаются. Во взгляде – беспомощная мольба.

– Боливар, – сипит он.

– Боливар дома, – говорит он, Симон. – Он отдыхает. Восстанавливает силы. Он скоро придет с тобой повидаться.

– Моя книга, – хрипит мальчик.

Он, Симон, отправляется искать сестру Риту.

– Он просит свою книгу о Дон Кихоте. Я ее искал, но нигде не могу найти.

– Я сейчас занята. Поищу позже, – говорит сестра Рита. В тоне слышен непривычный холод.

– Простите за то, что случилось прошлой ночью, – говорит он. – Мы не понимали, что творим.

– Извинениями делу не поможешь, – говорит сестра Рита. – Делу помогло бы, если бы вы не путались под ногами. Если бы позволяли нам выполнять свои обязанности. Если бы признали, что мы тут делаем все посильное, чтобы спасти Давида.

– Мы с тобой здесь, похоже, не очень популярны, – говорит он Инес. – Может, вернешься в магазин? Я побуду.

Он пытается купить в буфете сэндвич, но ему отказывают («Извините, только для персонала».).

Когда в тот вечер появляется приверженная когорта юных друзей Давида, их не пускает сестра Рита.

– Давид слишком устал, ему не до посетителей. Приходите завтра.

В конце дня он вылавливает сестру Риту на ее пути домой.

– Вы нашли книгу? – Она смотрит на него недоуменно. – «Дон Кихота». Книгу Давида. Нашли?

– Я поищу, когда у меня будет время, – говорит она.

Он бродит по коридору, в желудке у него бурчит от голода. После того как мальчику дали все лекарства и подготовили ко сну, он, Симон, тихонько проскальзывает в палату, вытягивается в кресле, засыпает.

А просыпается от настойчивого шепота.

– Симон! Симон!

Он мгновенно настороже.

– Я вспомнил еще одну песню, Симон, но спеть не могу, очень болит горло.

Он помогает мальчику попить.

– От красных пилюль у меня голова кружится, – говорит мальчик. – Я обязан их пить? У меня будто пчелы жужжат в голове, жжж-жжж-жжж. Симон, в следующей жизни я совершу половой акт?

– Ты и в этой жизни совершишь половой акт, когда подрастешь, и в следующей тоже, и во всех дальнейших жизнях – это я тебе обещаю.

– Когда я был маленький, я не знал, что такое половой акт, а теперь знаю. Да, Симон, когда же появится кровь?

– Новая кровь? Сегодня – в крайнем случае завтра.

– Это хорошо. Ты знаешь, что говорит Дмитрий? Он говорит, что, когда мне вольют новую кровь, моя болезнь отпадет и я встану в полной славе моей. Что такое слава моя?

– Слава – это как бы такой свет, который излучают люди, которые очень сильны и очень здоровы, как спортсмены или танцоры.

– Но, Симон, зачем ты прятал меня в шкафу?

– Когда это я прятал тебя в шкафу? Не помню такого.

– Да, прятал! Когда я был маленький, какие-то люди пришли ночью, и ты запер меня в шкафу и сказал им, что у тебя нет детей. Не помнишь?

– А, теперь помню! Те люди, которые приходили ночью, – это счетчики населения. Я тебя спрятал, чтобы они тебя не превратили в число и не занесли в свой счетный список.